Книги, которые мы выбираем и читаем

Бушков на любителя, из того что я читал, мне не понравилось

Бушков - многостаночник, Донцова в брюках.

Вспомнил! Я ж Бедные люди читал, над пуговицей плакал. Мощная книга

Дон Кихот и гибридная реальность

В советское время Сервантеса изучали в последней четверти 6-ого класса, в учебнике "Родная литература" 79-ого года статья с биографией и избранные главы "Дон Кихота" находятся в самом конце. Т.е. в случае карантина, слишком холодной зимы или других непредвиденных обстоятельств зарубежный автор приносился в жертву (с благими пожеланиями самостоятельно ознакомится на летних каникулах). У нас, однако, никакого форс-мажора не было, обсуждение романа состоялось, правда, доминировали две достаточно абсурдные версии.

Первая концепция предполагала, что Сервантес пытался привлечь внимание широкой общественности к недостаткам средневековой психиатрии, в частности, указывая на необходимость создания аналогичных Бедламу стационаров в Испании (напомню, что лондонская дурка и Сервантес - ровесники). Соответственно, дальнейшее изучение романа лишь уточняло диагноз. Другое прочтение представляется еще более далеким от сути произведения, а именно, якобы неудачно сформировавшийся круг чтения сделал Кихота "путешественником во времени", и, попав в чуждую среду, он создает проблемы себе и окружающим.

Понятно, что интерпретация Кихотом действительности отличается от мировоззрения, скажем, отправляющего с завидной регулярностью загадочные ритуалы монаха или рискующего жизнью и терпящего всевозможные лишения ради нескольких кусков серебра купца - причем отличается в положительную сторону. Во-первых, его рыцарский кодекс дает четкие однозначные императивы. Не надо думать, стоит ли "не заметить" злодея, отложить ли разбирательство до более удобного момента и т.п. Во-вторых, данный кодекс универсален. Устав гарнизонной и караульной служб тоже предлагает ясные решения, но лишь в ограниченном количестве сценариев. Относительно путешествий во времени - я в шестом классе не особо верил в Авалон и Грааль. А в "гибридной реальности" живут почти все: допустим, судебные чиновники наверняка хотели думать, будто они в "древнем Риме"; восприятие мира глазами алхимика и инквизитора заведомо не идентично и т.д.

Т.о. я выдвинул тезис, что перед нами вполне заурядный идальго, который своей прямотой и последовательностью должен оттенять сложную организацию личности главного героя - С. Пансы. Сочетание крестьянской рациональности и романтического образа мышления весьма характерно для мещанского менталитета, однако романтики - пассивные наблюдатели, получающие удовольствие от приключений опосредованно (через книги, картины). Романтику трудно даже прыгнуть с парашютом или подделать вексель, не то что отправиться в путь с целеустремленным, но не всесторонне подготовленным рыцарем. Хотя, возможно, какая-то латентная авантюрность у мещан присутствует, напр., Чичиков решился на не самую надежную аферу. Возможно, Кихот введен в повествование как катализатор, послуживший причиной расщепления С. Пансы на две конкурирующие личности...

В общем, понятно: тогда, в шестом классе, я с моей теорией - подобно Кихоту при встрече с мельницами - потерпел поражение. Однако, как любил повторять один гуру, по-прежнему считаю, что ошибок не делал.

И подданного Великого герцогства Гессен поэта Фёта не проходили? И швейцарца Герцена? Да тот же Гоголь - если куда из Рима и выбирался, то в Париж или Франкфурт. Интересно было бы взглянуть на по-настоящему патриотичную программу, в которой присутствовали ли бы лишь надежные и проверенные авторы, а не носители подозрительных фамилий вроде von Wiesen и de Rjavine.

В 60-е, думаю, и лях Dostoevski был уже включен в школьную программу. Кстати, к смертной казни его приговорили за публичное чтение письма Белинского к Гоголю.

Интересно, изучалось ли само письмо, написанное в Силезии и отправленное во Франкфурт (адресат жил в то время у Жуковского). Тем более, что автор послания родился в Великом княжестве Финляндском.

Ответ Гоголь, впрочем, писал с популярного курорта Остенде: окончательная версия выдержана в примирительных тонах, а в развернутом черновом варианте Гоголь издевается над идеей Виссариона Белинского насчет "европейского пути", указывая, что европейская цивилизация - призрак, а тех, кто предлагает Государю ориентироваться на Англию, Пруссию, Францию называет шайкой воров. И в призраках, и в ворах Гоголь разбирался неплохо, думаю, этот черновик мог бы попасть в школьную программу (за вычетом фрагмента, в котором критикуются российские коммунисты, конечно).

Любителям космической фантастики: Боб Шоу "Орбитсвиль". Трилогия.

"Брифли" (кратко) -сайт, где дается краткий пересказ книг. Художественные книги, безусловно, лучше всего читать полностью, но по поводу нехудожественной литературы вполне применим и удобен (экономия времени) пересказ. Пример https://briefly.ru/zinsser/kak_pisat_khorosho/ " Как писать хорошо" Зиснер. (классическое учебное руководство, даже в кратком пересказе-отлично)

Слушайте радио "Звезда". По вечерам читают много отрывков из хороших книг.

Проще найти ту книгу, которая нужна или заинтересовала, а не то, что предлагает непонятный редактор . Сайты с аудиоозвучкой востребованы и их достаточно. Начитывают и любители.
А проще всего и удобнее- все тот же Ютуб. Вот 2 примера-и что особенно ценно-текст читает автор произведения
Венечка Ерофеев https://www.youtube.com/watch?v=u07hpQbSVsA (кстати. столь почитаемый Шнур вычитал тот же самый отрывок "по-пижонски" и на пару уровней ниже авторского...)
Пелевин, рассказы https://www.youtube.com/watch?v=cRQBSV7iDpE Пелевин в собственном исполнении особенно хорош

У меня другое мнение, основанное на следующих предпосылках:
Хороший автор не обязательно должен иметь хорошую дикцию;
На радио "Звезда" читают профессиональные актеры с хорошо поставленными голосами.
На радио "Звезда" читают классику, проверенную временем.
Я не стал бы ставить Венечку Ерофеева на один уровень с Ярославом Гашеком, Константином Паустовским и др.
Но обсуждать Вае мнение, да еще троллить, как это принято в современном обществе, я не буду.
Это вовсе не означает, что мое мнение абсолютно. Нет.
Закончу своим коронным: "Каждому свое".

Я тоже не троллю (практически) в подобных темах.
Просто дополнил. что есть боле гибкий подход (слушать аудиокниги) и удобный по времени и другим характеристикам..(можно просто включить двойную/полуторную, /1,25/0,5 скорость и это ничего не испортит, но сократить время . а также перемотать некоторые фрагменты-или вернуться назад и переслушать).
На том же Ютубе-обычно профессиональные дикторы ( чтецы), и даже иногда несколько вариантов. Многие просто переигрывают материал или не понимают момента ( и шпарят на автомате, не переключая скоростей и настроения) -достаточно частый профессиональный недостаток.
А по поводу "читает автор"-почти всегда это от первого лица и очень этим ценно. И практически всегда и с дикцией и со всем остальным - намного аутентичнее и лучше. Но это лишь пример, авторская вычитка редка, не всегда можно найти.
Вот, например, Паустовский-рассказик (читает за автора) на сайте, где много аудиокниг и аудиоспектаклей.
http://www.staroeradio.ru/audio/14279 (внизу есть выбор в каком формате прослушивать) -наглядный пример, где автор слегка"переиграл" профессиональных актеров более тонким и точным подходом.

Каждому свое. Кому - поп, кому попадья. Но кто-то пускает слюни, глядя на поповну. Но сейчас многие желают попенка.

По наводке полковника:

Стратегия непрямых действий
colonelcassad



Давно хотел написать про замечательную книгу британского историка Бэзила Лиддел-Гарта "Стратегия непрямых действий". Ее я в первый раз прочитал в конце 90х и тогда она произвела на меня огромное впечатление, куда как большее, нежели более известная книга Лиддел-Гарта "Вторая мировая война". Лиддел-Гарт был весьма многогранной личностью, эволюционировав из обычного офицера прошедшего мясорубку битвы на Сомме http://colonelcassad.livejournal.com/2823738.html в видного военного теоретика своего времени (выпустив работы "Основы тактики пехоты" и "Новые пути современных армий") и в последствие в одного из самых известных британских историков середины XX века, где его "Вторая мировая война" явилась одной из лучших британских описательных работ на данную тематику.

Сполна хлебнув на собственном опыте бессмысленный и чрезвычайно затратный способ ведения войны в Первую мировую, Лиддел-Гарт уже в 20-х серьезно задумывался о том, откуда берутся эти настойчивые попытки решать проблемы в лоб, растрачивая огромные людские и материальные ресурсы в бесплодных попытках проломить лбом стену позиционного фронта. Постепенно, эти мысли оформились в концепцию, которую Лиддел-Гарт назвал "Стратегия непрямых действий" и написал книгу, в которой ее обосновывал, причем первое издание вышло в 1941 году и уже после войны переиздавалось с учетом опыта второй мировой войны. Вообще, его книги были признаны при жизни автора и несмотря на то, что Лиддел-Гарт считался буржуазным историком, издавались в Советском Союзе.



Книга представляет из себя весьма интересную конструкцию - сначала автор последовательно разбирает различные войны со времен античности до конца 2-й мировой войны и пытается доказать на характерных примерах из практики великих военоначальников, что непрямые действия как правило приносили больший эффект при меньших затратах, чем прямолинейные попытки разгромить противника решительным ударом в лоб, невзирая на потери и затраты. Соответственно, различные кровопролитные сражения, военные катастрофы и ошибки полководцев, Лиддел-Гарт трактовал как производные от нарушения базовых принципов стратегии, в том числе и тех, которые он постулировал. В какой-то степени, работа Лиддел-Гарта являлась аллюзией на известную нетленку Сунь-Цзы "Искусство войны" http://militera.lib.ru/science/sun-tszy/01.html, с которой некоторые выводы Лиддел-Гарта очень тесно переплетались и богато иллюстрировались многочисленными примерами из военной истории человечества.

Во второй части книги, рассмотрев десятки войн и сражений, автор излагает свои взгляды на войну в целом, свою теорию стратегии и свои выводы на основе анализа изученного военного опыта. При всех недостатках этого подхода связанного с несколько тенденциозным отбором исторических примеров (например, весьма странно игнорирование опыта Суворова, чьи сражения как раз блестяще иллюстрируют тезисы Лиддел-Гарта) и вполне объяснимым креном в сторону западно-центричной картины мира, ввиду чего русское военное искусство оказалось отражено весьма вскользь. С другой стороны, у Лиддел-Гарта получилось создать достаточно цельную картину основных вех европейской военной истории и достаточно наглядно показать некоторые закономерности, которые проявлялись в этих войнах на протяжении веков. Отстаивая тезис, что сражения в первую очередь выигрывались в головах полководцев, а уже во вторую очередь героизмом солдат, Лиддел-Гарт достаточно глубоко погрузился в тему психологии войны, когда процессы протекавшие в головах полководцев древности, генералов и начальников штабов современности, оказывали решающие влияние на развитие сражений и операций. У нас, несколько раньше Лиддел-Гарта, эту тему затрагивал в своей книге "Мозг армии" http://militera.lib.ru/science/shaposhnikov1/index.html будущий маршал Шапошников, но Шапошников эти вопросы затрагивал скорее как практик, а Лиддел-Гарт смотрел на вопросы управления войной через призму общей теории, которая не привязана только лишь к войнам индсутриального периода.

В итоге, при прочтение этой книги, вы получите масштабную картину ключевых военных конфликтов человеческой истории с сопутствующей теорией на тему общих закономерностей объясняющих причины побед и неудач, где красной нитью будет проходить мысль, что прямой путь зачастую длиннее и накладнее, чем путь обходной. Разумеется, это лишь теория и ее можно оспорить на других примерах, которые у автора выведены как исключения, подтверждающие общее правило. Но тут на мой взгляд надо просто помнить, что в богатой военной истории человечества было столько различных ситуаций, что одной обще-универсальной теорией их не объснить и в единую систему закономерность не свести. Поэтому я на эту концепцию Лиддел-Гарта смотрю как на достаточно непротиворечивую систему объясняющую природу побед и поражений в значительной части сражений и войн.

Выводы автора в 4-й части "Стратегии непрямых действий", служат даже лучшей рекламой этой книги, нежели богатой историко-иллюстративный материал ей предшествующий.

Говоря о цели войны, необходимо хорошо представить себе различие между политической и военной целями. Эти цели различны, но тесно связаны между собой, ибо страны ведут войну не ради самой войны, а ради достижения политической цели. Военная цель является только средством достижения политической цели. Следовательно, военная цель должна определяться политической целью, причем следует соблюдать основное условие – не ставить неосуществимые военные цели.
Таким образом, изучение этой проблемы должно начинаться с политики и ею заканчиваться.
Термин «объект», хотя и распространенный, не является удобным для пользования. В нем заложен физический и географический смысл, и, следовательно, он может внести путаницу. Было бы лучше пользоваться терминами «цель», когда речь идет о цели политики, и «военная цель», говоря об использовании вооруженных сил в интересах политики.
Цель войны — добиться лучшего, хотя бы только с вашей точки зрения, состояния мира после войны. Следовательно, ведя войну, важно постоянно помнить, какой мир вам нужен. Это относится в одинаковой степени как к агрессивным странам, домогающимся расширения своей территории, так и к миролюбивым, которые борются за самосохранение, хотя взгляды агрессивных и миролюбивых стран на то, что такое «лучшее состояние мира», весьма различны.
История показывает, что достижение военной победы само по себе не равносильно достижению цели политики. Но так как вопросами войны занимаются в основном военные, естественно, проявляется тенденция забывать об основной цели государства и отождествлять ее с военной целью. Вследствие этого всякий раз, когда начиналась война, политика слишком часто определялась военной целью. Последняя считалась конечной целью, а не просто средством достижения политической цели.
Хуже того, вследствие непонимания правильного соотношения между политической и военной целями, между политикой и стратегией, военная цель извращалась и слишком упрощалась.

* * *

Простое непрямое движение к противнику с последующим выходом в его тыл еще не является стратегическим непрямым действием. Стратегическое искусство не так просто. Вначале днижение может быть непрямым по отношению к фронту противника, но, разгадав замысел – выход в его тыл, — противник может перегруппировать свои войска, и тогда движение снова станет прямым по отношению к новой линии фронта.
Имея в виду, что противник может приготовиться к отпору ни новом направлении, необходимо основной обходный маневр дополнить маневрами на второстепенных направлениях, рассчитанными на отвлечение внимания противника. Целью такого отвлечения внимания является лишение противника свободы действий, причем оно должно вызвать как физический, так и психологический эффект. В физическом отношении действия по отвлечению внимания должны привести к рассредоточению сил противника или к использованию их на второстепенных направлениях, с тем чтобы эти силы не могли оказать эффективного противодействия нанесению удара на решающем направлении. В психологическом отношении этот же эффект достигается игрой на нервах командования противника и его дезинформацией. Вот что гласит стратегический девиз Джэксона: «Озадачивай, вводи в заблуждение и захватывай врасплох». Озадачить противника и ввести его в заблуждение – значит отвлечь его внимание, а внезапность действий служит важным фактором нарушения устойчивости противника. Посредством отвлечения внимания командования достигается распыление войск. Потеря противником свободы действий является результатом потери им свободы замысла.


* * *



Общей судьбой пророков и мыслителей во всех областях науки является неправильное истолкование их учения. Преданные своему учителю, но не разобравшиеся в вопросе о целях войны, ученики Клаузевица причинили больше вреда его первоначальной концепции, чем даже предубежденные и недальновидные его противники. Однако нужно признать, что сам Клаузевиц больше, чем кто-либо другой, вызвал неправильное истолкование своей теории. Будучи учеником Канта, он овладел философской формой изложения, не являясь философом в полном смысле этого слова. Его теория войны изложена слишком абстрактно и путано, и поэтому обычный военный, привыкший мыслить конкретно, сбивался с толку, следуя за ходом его аргументации, которая часто возвращалась назад с направления, по которому, казалось, вела. Находясь под впечатлением довольно путаных формулировок Клаузевица, он хватался за яркие, броские фразы, постигая только их поверхностный смысл и упуская из виду более глубокое содержание мыслей Клаузевица.
Величайший вклад Клаузевица в теорию войны состоял в подчеркивании значения психологических факторов. Выражая протест против модной в то время геометрической школы стратегии, он показал, что человеческий дух безгранично важнее, чем линии и углы оперативных построений. С глубоким пониманием он анализировал влияние на военные действия опасения и усталости, значение смелости и решительности. Однако именно ошибки Клаузевица оказали значительное влияние на последующий ход истории.
Клаузевиц слишком переоценивал сухопутные силы, что не давало ему возможности правильно оценить значение морской мощи. Он проявил близорукость, ибо на самом пороге механизированного периода войны заявил о своей уверенности в том, что превосходство в численности приобретает с каждым днем все более решающее значение. Такая заповедь усилила инстинктивный консерватизм военных, их сопротивление использованию новой формы превосходства, которая становилась все более возможной в связи с изобретением машин. Она также дала мощный толчок к повсеместному введению воинской повинности как самого простого средства обеспечения максимально возможной численности войск. Поскольку психологические факторы игнорировались, это означало, что армии стали больше подвержены панике и внезапному развалу. Раньше, хотя и не всегда, все же стремились формировать войска из хорошо вымуштрованных солдат.

* * *

Глубоко изучая опыт войн, Клаузевиц пришел к выводу, что «в основе всех военных действий лежит разум». Тем не менее воюющие страны, всегда находящиеся во власти своих страстей, никогда не обращали внимания на смысл этого изречения Клаузевица. Вместо того чтобы раскинуть умом, они предпочитали биться головой о ближайшую стену.
Обычно правительство, отвечающее за определение целей большой стратегии в войне, решает вопрос, как должна действовать стратегия – добиваться ли военного решения или как-то иначе. Как военные средства являются только одним из орудий для достижения цели большой стратегии (один из инструментов в руках хирурга), так и сражение (бой) представляется только одним из средств для достижения цели стратегии. Если условия благоприятны, то военные средства обычно дают самый быстрый эффект, если же условия неблагоприятны, то использовать такие средства нецелесообразно. Предположим, что стратегу предоставлено право добиваться военного решения. Тогда его задача – достигнуть своей цели при наиболее благоприятных условиях, чтобы результаты были наилучшими. Следовательно, его действительная цель заключается не столько в том, чтобы искать сражения (боя), сколько в том, чтобы добиться создания выгодной стратегической обстановки. Если эта обстановка сама по себе не приведет к решению, то во всяком случае она должна обеспечить достижение его путем сражения. Иными словами, целью стратегии является нарушение устойчивости противника, результатом этого может оказаться распад армии противника либо будет обеспечен ее разгром в сражении. Для того чтобы армия противника распалась, могут потребоваться некоторые боевые действия, но они не будут носить характера сражения.

* * *



В 1925 г. я сам зашел слишком далеко, доказывая преимущества нанесения воздушных ударов по гражданским объектам. Однако вскоре я несколько исправил свою ошибку, подчеркнув, что важно эту задачу выполнить таким путем, чтобы «постоянный ущерб был по возможности наименьшим, так как сегодняшний противник завтра будет нашим покупателем, а послезавтра – нашим союзником» Тогда я был убежден, что «решительное воздушное нападение причинит меньше разрушений, чем длительная война, и меньше истощит силы противной стороны, которые ей понадобятся в будущем для восстановления разрушенного».
При дальнейшем изучении этого вопроса я пришел к выводу, что воздушное нападение на промышленные центры не может дать немедленный решающий результат. Такое нападение, вероятнее всего, приведет к появлению новой формы продолжительной войны на истощение, которая, возможно, принесет меньше жертв, но будет более разрушительной, чем война 1914-1918 гг. Однако штаб военно-воздушных сил был гораздо менее склонен соглашаться с пересмотренным выводом, чем с прежним. Он продолжал лелеять надежду на достижение быстрого решения. Когда опыт войны заставил их отказаться от этого, они бросились в другую крайность: стали рассчитывать на промышленное истощение противника. Военно-воздушные силы начали проводить бомбардировку промышленных центров с таким же рвением, с каким в Первую Мировую войну Генеральный штаб проводил операции на истощение людских ресурсов.

* * *

Отсутствие вариантов действий противоречит самой сущности войны. Оно грешит против умнейшего положения, выдвинутого Бурсе в XVIII в., что «план любой кампании должен иметь несколько вариантов и должен быть настолько хорошо продуман, чтобы один из этих вариантов обязательно увенчался успехом». Этого положения придерживался военный наследник Бурсе – молодой Наполеон Бонапарт, всегда старавшийся, как он сам говорил, faire son theme en deux facons. Через 70 лет Шермн на основе опыта пришел к такому же выводу и сформулировал свое знаменитое правило: «Всегда ставь противника перед дилеммой». Во всех случаях, когда имеется противник, следует предусматривать несколько вариантов действий. Приспособляемость является законом; как во время войны, так и в жизни выживают наиболее приспособившиеся. Война является не чем иным, как концентрированной формой борьбы людей против их окружения.
Для того чтобы план был реальным, необходимо учитывать противодействие, которое может оказать противник. Для более эффективного преодоления этого противодействия нужно предусмотреть возможность изменения плана сообразно сложившимся условиям. Чтобы сделать план гибким, сохраняя в то же время инициативу в своих руках, лучше всего действовать в направлении, на котором может быть создана угроза сразу нескольким объектам. Этим вы поставите противника перед дилеммой, что поможет вам захватить по крайней мере один наименее охраняемый объект, а может быть, за одним и другой.

* * *


Лиддел-Гарт и Лоуренс-Аравийский. 1934-й год.

Позитивные принципы

1. Выбирайте цель по своим средствам. При определении цели следует руководствоваться здравым смыслом и трезвым расчетом. Бессмысленно «откусывать больше, чем можете проглотить» . Первым признаком военной мудрости является умение отличить возможное от невозможного. Учитесь смотреть в лицо фактам, не теряя веры в свои силы. Вера очень понадобится (та вера, которая помогает достигнуть, казалось бы, невозможного), когда начнутся боевые действия. Уверенность подобна электрическому току в батарее. Не допускайте истощения ее в напрасной трате сил. Помните, что ваша уверенность будет бесполезной, если элементы вашей батареи – люди, от которых вы зависите, — будут морально подавлены.
2. Никогда не забывайте о цели, когда вы приводите свой план в соответствие с изменившейся обстановкой. Имейте в виду, что вашей цели вы можете достигнуть различными путями, но следите за тем, чтобы захват каждого промежуточного объекта приближал вас к намеченной цели. При выборе объектов оцените возможность их захвата и то, в какой степени это скажется на достижении основной цели. Плохо отклониться в сторону, но еще хуже оказаться в безвыходном положении.
3. Выбирайте для своих действий такое направление, откуда противник меньше всего ожидает удара. Поставьте себя на место противника и решите за него, какое направление он будет считать для себя менее опасным и поэтому не примет соответствующих предупредительных мер.
4. Действуйте по линии наименьшего сопротивления, придерживайтесь такого направления до тех пор, пока сможете без лишних потерь продвигаться к намеченному объекту, захват которого приблизит вас к вашей цели (В тактике этот принцип распространяется на использование резервов, а в стратегии – на развитие любого тактического успеха.)
5. Выбирайте направление, на котором может быть создана одновременная угроза нескольким объектам. Тем самым вы поставите противника перед дилеммой и, воспользовавшись этим, сможете захватить по крайней мере хотя бы один менее защищенный объект, а может быть, и другие объекты.
Наличие одновременной угрозы нескольким объектам создает благоприятные предпосылки для захвата одного из них. Если же вы наметите только один объект, в этом случае противник не окажется беспомощно слабым, и вы наверняка потерпите фиаско, поскольку противник будет знать направление вашего удара. Нет более распространенной ошибки, чем смешение понятий «выбор одного направления действий», что обычно является правильным, и «выбор одного объекта» для нанесения удара, что обычно не увенчивается успехом. (Этот принцип применим главным образом в стратегии, но его следует применять где только возможно и в тактике. В сущности он является основой тактики просачивания войск.)
6. Обеспечьте гибкость вашего плана и диспозиции войск с учетом возможных изменений в обстановке. В плане вы должны предусмотреть и разработать дальнейшие мероприятия на слу чай успеха, неудачи или частичного успеха, что чаще всего бывает во время войны. Диспозиция ваших войск (или их группировка) должна быть такой, чтобы она давала возможность в короткий срок развить наметившийся успех или произвести перегруппировку применительно к новой обстановке.

Негативные принципы

7. Не наносите удар всеми силами, пока противник начеку, т.е. когда он занимает выгодные позиции для отражения удара или уклонения от него. История учит, что если противник не слишком слаб, невозможно нанести ему эффективный удар, пока не парализована сила его сопротивления или способность уклоняться от удара. Поэтому ни один командир не должен наносить удар противнику, закрепившемуся на позиции, до тех пор пока не убедится в том, что противник парализован. Паралич противника достигается его дезорганизацией и ее моральным эквивалентом – деморализацией
8. Не возобновляйте наступления на том же направлении (или в той же группировке) после того, как оно потерпело неудачу. Простое усиление войск не является достаточным основанием для возобновления наступления, поскольку противник также сможет в период затишья усилить свои войска. Кроме того, вполне вероятно, что успешное отражение противником вашего предыдущего наступления укрепит его и в моральном отношении
В дополнение к этим принципам для обеспечения успеха должны быть решены две основные задачи: нарушить устойчивость противника и развить успех. Первая задача выполняется до нанесения удара, вторая – после нанесения удара. Сам удар по сравнению с этими двумя задачами является довольно несложным актом. Вы не сможете нанести противнику эффективный удар, если сначала не создадите для этого благоприятные условия. Вы не сможете довести этот удар до решающего результата, если не используете вторую благоприятную возможность, которая появится прежде, чем противник сможет прийти в себя.

Важность этих двух задач никогда в достаточной степени не учитывалась, вследствие чего большинство войн не приводило к решающему результату. При подготовке войск основное внимание обращается на детальную отработку элементов наступательного боя. Такое сосредоточение усилий на отработке тактических приемов затеняет значение психологического элемента. Войска приучаются действовать по шаблону, вместо того чтобы применять внезапные действия. Командиры настолько боятся допустить какую-нибудь ошибку в своих действиях, нарушить уставные положения, что забывают о необходимости заставить противника сделать неправильный шаг. Вследствие этого их планы успеха не имели. Ведь именно серьезные ошибки, допускаемые в ходе войны, очень часто оказывают решающее влияние. Иногда командир, избегнув очевидного, находит в неожиданном ключ к решению задачи, если счастье ему не изменило. Счастье нельзя отделить от войны, так как сама война составляет часть жизни. Неожиданные действия не могут гарантировать успех. Однако они гарантируют лучшие шансы на успех.

* * *


Лиддел-Гарт. 1947-й год.

Цель войны — добиться лучшего состояния мира, хотя бы только с вашей точки зрения. Поэтому при ведении войны важно постоянно помнить о тех целях, которых вы желаете достигнуть после войны. Эту истину, лежащую в основе определения Клаузевицем войны как «продолжения политики другими средствами», т.е. продолжения этой политики в течение всей войны и даже в мирное время, никогда нельзя забывать. Государство, которое растрачивает свои силы до полного истощения, делает несостоятельной свою собственную политику и ухудшает перспективы на будущее. Если вы сосредоточите свои усилия исключительно на том, чтобы добиться победы, не думая о последствиях войны, то можете настолько истощить себя, что окажетесь не в состоянии извлечь для себя выгоду из последующего мира. В то же время послевоенное устройство мира почти наверняка будет неустойчивым, и в нем будут содержаться зародыши новой войны. Это положение в достаточной степени подтверждается опытом.

* * *


Лиддел-Гарт. Лондон. 1970-й год.

Благоразумнее идти на риск войны ради сохранения мира, чем подвергать себя опасности истощения в войне ради достижения победы – вывод, который противоречит привычке, но подкрепляется опытом. Настойчивость в войне будет оправдана только при хороших шансах на хороший конец, т. е. при перспективах на установление такого мира, который компенсирует человеческие страдания, перенесенные в борьбе. Глубокое изучение опыта прошлого показывает, что государства часто могут подойти ближе к своей цели, если воспользуются затишьем в борьбе для урегулирования спорных вопросов путем переговоров, а не будут стремиться продолжать войну до «победы».
История показывает также, что во многих случаях можно было заключить выгодный мир, если бы государственные деятели воюющих стран проявили большее понимание психологии человека, зондируя почву для заключения мира. Часто государственные деятели оказываются в таком же положении, которое создается во время обычной домашней ссоры. Каждая из спорящих сторон боится показаться уступчивой, а когда одна из них наконец проявляет склонность к примирению, выражая это обычно слишком принужденным языком, другая сторона не идет ей навстречу отчасти из ложного чувства гордости или упрямства, а отчасти из-за того, что считает такой жест проявлением слабости другой стороны. На самом деле уступчивость другой стороны, скорее всего, является свидетельством ее обращения к здравому смыслу. Таким образом упускается удобный момент для примирения и ссора продолжается, принося вред обеим сторонам. Редко продолжительная ссора приносит пользу там, где обе стороны вынуждены жить под одной крышей. Еще в большей степени, чем при домашней ссоре, это положение остается в силе в современной войне, поскольку промышленное развитие стран связало их судьбы. Поэтому-то государственные деятели несут ответственность за то, чтобы в погоне за «миражом победы» никогда не терять из виду перспективу послевоенного устройства мира.

* * *

История дает достаточно доказательств того, что цивилизованные государства терпят поражение не столько вследствие на а падения врагов, сколько от внутреннего разложения и истощения в результате войны. Состояние неопределенности весьма мучительно, оно часто приводило как страны, так и отдельных лиц к самоубийству. Однако неопределенность все же лучше, чем истощение в результате погони за призраком победы. Кроме того, перемирие позволяет восстановить и развить силы, тогда как необходимость проявления бдительности заставляет страну находиться все время в напряженном состоянии. Однако мирные страны могут поставить себя под ненужную угрозу, потому что, поднявшись на войну, в большей мере склонны доводить ее до крайностей, чем агрессивные страны. Последние, ведя войну с захватнической целью, обычно легче отказываются от нее, как только убедятся, что противник оказался слишком сильным. Довести схватку до конца старается только боец, поневоле побуждаемый чувствами, а не трезвым расчетом Поэтому он часто не достигает своей цели, даже если и не потерпит прямого поражения. Ведь дух варварства может быть ослаблен только во время перемирия; война же укрепляет его, подливая масло в огонь.

И так далее. В книге много таких обобщающих выводов о природе войны и сущности стратегии направленной на достижение победы и "лучшего мира, нежели довоенный". При этом, как не трудно заметить, многие из этих выводов не утеряли своей актуальности ни для войн второй половины XX века, ни для войн начала XXI века, что на мой взгляд лишний раз указывает на историческую и теоретическую ценность "Стратегии непрямых действий".

http://militera.lib.ru/science/liddel_hart1/index.html - читать книгу "Стратегия непрямых действий" (издание 1954 года - насколько помню, содержало некоторое купюры)
http://www.chitai-gorod.ru/catalog/book/763269/ - купить бумажный вариант - 390 рублей (так же можно встретить по 450-550 рублей).



Еще из творчества Лиддел-Гарта я бы рекомендовал к ознакомлению книги "Первая мировая война" и "Вторая мировая война", а так же запись его бесед с пленными генералами и фельдмаршалами Третьего Рейха, с которыми британский историк смог побеседовать после окончания второй мировой войны.

После прочтения статьи неудержался и скачал себе для прочтения. Похоже книга действительно обещает оказаться интересной...

«День Д» в Петербурге
В Петербурге в эти дни — торжества, посвященные 75-летию писателя Сергея Довлатова.

Виктор Резунков
В нашей программе принимают участие историк Лев Лурье и писатель, главный редактор журнала «Звезда», друг Сергея Довлатова Андрей Арьев.
Торжества, посвященные юбилею, обозначены как «День Д». Известный историк Лев Лурье, почувствовав некий вакуум вокруг этой даты, несколько месяцев назад бросил через Фейсбук клич и стал с друзьями собирать деньги на торжества. Денег прислали больше, чем ожидалось, но главное, что все, от губернатора до рестораторов, внезапно прониклись торжественностью предстоящего момента и решили внести в этот праздник что-то свое. Картина получается впечатляющая.

— Лев Яковлевич, вы были зачинателем проведения в Петербурге «Дня Д». Почему вы решили осуществить этот проект?

— Проект я решил осуществлять практически случайно. Я знал, что Сергею Донатовичу 75 лет, написал о нем книжку с Нюшей Коваловой, а теперь написал книгу с дочерью Соней «Ленинград Довлатова» и хотел, чтобы эта книга вышла к 75-летию. Но при этом я думал, что будет еще что-нибудь, посвященное этому юбилею. И вдруг я увидел, что никто «не чешется», и мне стало как-то обидно. Все-таки по подсчетам, предпринятым журналом «Город», Довлатов — самый любимый ленинградский писатель второй половины ХХ века.

И я его очень люблю, и все его очень любят, и мне кажется, что очень важна сама его интонация, а для нашего времени — может быть, особенно важна. Поэтому я придумал «День Д», встретился с друзьями. Важную роль сыграл Митя Борисов, владелец кафе «Рубинштейн». Он придал нам уверенности. И мы сделали сайт, быстро и бесплатно — с моими помощниками и товарищами — Настей Принцевой, бывшим главным редактором радио «Нева» (был такой симпатичный проект), и Денисом Рубиным, он отвечает за музыку в музее «Эрарта». И как-то действительно очень быстро пошло. Люди начали давать деньги, а еще больше появилось людей, готовых бесплатно предоставить гостиничные номера, давать скидки на авиационные билеты, на печать, бесплатно изготавливать сувениры, и в результате у нас все, вроде, получилось.

— Как же будут выглядеть эти мероприятия?
— Это огромная, обширная программа, которую не под силу посмотреть одному человеку. Со 2-го по 4-ое (а часть этого выплескивается на 5-ое сентября) на огромном количестве площадок будет проходить огромное количество событий. Театральный фестиваль «5 премьер» (здесь, кстати, нам помог город), видеорестроспектива, две большие фотовыставки, в частности, выставка Нины Аловерт, нью-йоркской художницы, концерт-спектакль Олега Нестерова, известной московской группы «Мегаполис». Из Москвы приезжает Анатолий Найман. Будет круглый стол: компания критиков будет обсуждать причину успеха Сергея Довлатова. Приедет из Москвы бывший главный редактор журнала «Афиша», известный журналист Юрий Сапрыкин, у нас с ним будет дискуссия на тему: «Какую роль играл компромисс в жизни Довлатова?».

Главные события произойдут 4 сентября, то есть через день после дня физического рождения писателя, когда пройдет настоящий карнавал на улице Рубинштейна, в котором примут участие, в частности, известные джазмены — Билли Новик и Давид Голощекин. Рядами пройдут фокстерьеры — в память о Глаше, собаке Сергея Довлатова. На кадиллаке провезут памятник Довлатову, который мы на некоторое время установим возле его дома. Каждый из ресторанов будет бесплатно наливать какое-то количество шота. Экскурсии, квесты, хеппенинги, пьесы на улицах… Наш замечательный художник Николай Копейкин и его группа КОЛХУи (Колдовские художники) придумали сувениры, которые будут продаваться. Так что мы надеемся, что это будет такой карнавал, прямо по Бахтину…

— Уж много лет обсуждается возможность установки памятника Сергею Довлатову на улице Рубинштейна, рядом с домом, где он жил. Будет памятник или нет?
— Меценат Дмитрий Никитин оплатил скульптору Вячеславу Бухаеву изготовление этого памятника. Его легко найти в Интернете. По общему мнению, к которому я присоединяюсь, это хороший памятник, лучше 98% того, что стоит в Петербурге. Грустный памятник… Решать, будет памятник или нет, по законодательству должен губернатор Санкт-Петербурга Георгий Полтавченко. У нас остается надежда, я думаю, очень сильная, потому что к нам неожиданно примкнул Сергей Михайлович Боярский, номер один в избирательном списке «Единой России», и он тоже хочет установить памятник Довлатову.

Ради памятника я был бы готов сотрудничать и со «Справедливой Россией», и с ЛДПР. Есть письмо, подписанное тремя тысячами петербуржцев, в частности, его подписали представители трех поколений семьи Ургантов, Алиса Фрейндлих, Михаил Боярский и другие самые разные известные люди. Я думаю, что в результате этого памятник будет установлен.

Мечты сбываются. Уже на следующий день после нашей беседы с Львом Лурье выяснилось, что губернатор Санкт-Петербурга Георгий Полтавченко принял решение об установке памятника Сергею Довлатову во дворе дома № 23 по улице Рубинштейна, где писатель прожил с 1944-го по 1975 год. Правда, 4 сентября, когда запланировано провезти памятник по улице Рубинштейна во главе организованного шествия, установить его не удастся. Необходимо подвести фундамент, и дверь, на которую будет опираться фигура Довлатова, требует сварочных работ. Возможно, официальное открытие памятника состоится в середине или конце сентября.

— Лев Яковлевич, чем вы объясняете такую популярность Сергея Довлатова? Ведь он писал в основном об эпохе застоя. Трудно представить себе, что сегодня молодой человек, который не жил при Брежневе, может вполне понять Довлатова… Ан нет, сегодня он очень популярен среди молодежи.
— Довлатов говорил, что хочет быть писателем типа Куприна, то есть таким писателем, которого читают и любят все, вне зависимости от социального положения и возраста. Таковым он и является. Он никогда не стремился «пасти народы». Это не Толстой, не Достоевский, не Блок и не Проханов. Но у него очень симпатичный, изящный, прелестный лирический герой. Сама ситуация «застоя», того, что человек идет на компромисс, компромисс у него не получается, он отказывается от компромисса… То есть основная линия творчества Довлатова, она, во-первых, вневременная, а во-вторых, мне кажется, что сейчас она приобретает все большую и большую актуальность, потому что наше время напоминает брежневское, и те сюжеты, которые возникали перед Довлатовым, возникают и перед нынешними молодыми людьми, так называемыми хипстерами, — отмечает историк Лев Лурье.

Тот же вопрос я задаю Андрею Арьеву:

— Если это так, то я могу объяснить это тем, что мы сейчас тоже живем в эпоху достаточного застоя. Он носит внешне бурные черты, но на самом деле люди снова ушли «на дно», как это было во времена молодости нашей и Сережи Довлатова. Никакие внешние события, которые могли бы нас увлечь, не существовали, потому что мы жили под прессом некоей пропаганды, и мы от нее отошли еще тогда. Нам все это было неинтересно, но зато вышли на свет какие-то искренние простые вещи: любовь, смерть, пьянство и все прочее.


То же самое, как мне кажется, и сейчас. Уже настолько сильное разнонаправленное политическое давление: правое, левое, православное, либеральное, какое угодно… Но все это уже очень утомило народ и особенно молодежь. А Сергей Довлатов никогда в жизни не исповедовал никаких политических идей и вообще, идеологией как таковой не обладал, зато обладал огромным чувством того, как живет человек — какими-то первоначальными инстинктами, которые владели им в большей степени, чем идеи. Он наделял этим своих героев и в ответ получал от них огромный материал и удовлетворение.

На самом деле так все и получилось: сейчас, если судить о Довлатове по той системе ценностей, в которой мы живем, то мы вернулись в то же самое положение, в котором были в так называемую «эпоху застоя». Так что свободным молодым людям читать Довлатова сейчас — одно удовольствие, — полагает писатель Андрей Арьев.

— Лев Яковлевич, за 12 лет эмиграции Довлатов издал 12 книг. Как повлияла эмиграция на него как на писателя?
— Я совершенно уверен, что Довлатов, в отличие от Иосифа Бродского, например, если бы не уехал, то остался бы безвестным, мы бы просто не знали его фамилии. Когда Довлатов уехал из России, я все-таки был «литературный мальчик», вращался вокруг компании Вити Кривулина, знал разные фамилии, но фамилии Довлатова я не знал. Ее знали несколько десятков его знакомых. И дальше было бы только хуже.

У Бродского немного другая история. Он стал знаменитым еще здесь, еще даже до судебного процесса, и в этом огромную роль, конечно, сыграла Анна Ахматова, но также и его собственный талант.

А Довлатов спасся только этим. Конечно, есть очень высокий шанс, что Довлатов приехал бы в Россию, а может, и попытался бы вернуться. Когда я веду экскурсии, мне кажется, что какая-то высшая сила постоянно за ним следила. Ведь у него был шанс закончить финское отделение филфака, стать переводчиком Интуриста, покупать и продавать джинсы, неплохо жить, быть милым, интеллигентным… Но несчастная любовь к Асе Пекуровской и зона, совершенно невероятный экзистенциальный опыт… А потом, в середине 60-х, у него были очень большие шансы стать членом Союза писателей, он буквально на несколько месяцев разминулся с этой возможностью. Стал бы членом Союза писателей, писал бы рассказы про рабочих…

Вторая попытка компромисса в Таллине тоже ничем не заканчивается. И смерть Довлатова в 1990 году, если так можно сказать, не пустила его в эту альтернативу, в эту развилку: возвращаться или оставаться? Если бы он вернулся, то как человек, любимый всеми, я боюсь, стал бы депутатом Верховного совета РСФСР, вступил бы в группу «Апрель», и это была бы совершенно другая история. Его жизнь сама по себе является совершенно законченным произведением, — уверен историк Лев Лурье.

Андрей Арьев:

— Он здесь, конечно, стал бы писателем, потому что цензура рухнула еще при его жизни. Но вот каким бы он стал писателем? Я думаю, таким же, но только пожиже. Вот и все. А Америка дала ему возможность стать таким писателем, каким он и хотел быть. Вообще, эта проблема эмиграции — очень серьезная, но не нужно сваливать все наши беды на то, что, мол, вот у нас цензура, а там — свобода. Нет. Я думаю (да и с Сережей мы на эту тему говорили), дело не в том, что ты не можешь жить без Родины, а в том, что ты не можешь жить без языка, и настолько не можешь жить, что ты этот язык в себе концентрируешь так, как не стал бы это делать дома.

Да и вообще, дело не в ностальгии. Это все выдумки, что настоящий писатель не может жить без Родины. Настоящий писатель как раз без Родины особенно концентрирует свой дар, начиная с Данте, Мицкевича, который, кажется, вообще не был в Польше, или того же Джойса, который мог бы в любой момент спокойно вернуться в Ирландию, но не возвращался… Значит, вот это, все то, что звучало в его душе и в душе таких настоящих писателей, оно как раз может быть лучше реализовано где-то за рубежом. Так, собственно, и случилось с Довлатовым. В изгнании, вольном или невольном, добровольном или не добровольном, все человеческие черты обнажаются и заостряются. Если у тебя есть дар, то он будет тебя вести, а, если нет, то ты так и останешься бог знает кем, и тут уж действительно никто никогда в жизни о тебе и не вспомнит.

Вопрос Льву Лурье:

— Лев Яковлевич, что вы можете сказать о современном довлатововедении? Появились ли новые интересные исследования, книги о Сергее Довлатове?
— Есть профессор ЛГУ Игорь Сухих, который много занимался Довлатовым, есть дама в Италии (я забыл ее фамилию), которая защитила диссертацию о Довлатове, есть дама в Самаре, которая тоже защитила диссертацию на эту тему. Но, в общем, я бы сказал, что это такой первый этап. И потом, мне в русской филологии, в отличие от западной, всегда не хватало того, что, кстати говоря, пытались насадить большевики, только по-своему — исторического контекста. Они занимаются поэтикой Довлатова вне истории. Хотя, конечно, это тоже очень важно: откуда брал, какие мотивы использовал и так далее, и тому подобное.

Надо очень четко понимать, что Довлатов принадлежит к поколению, где старшим был Виктор Конецкий, а Довлатов был младшим. Они все могли бы быть братьями, ведь Конецкий родился в 1929 году, а Довлатов — в 1941-м. А посередине там: Бродский, Соснора, Голявкин, Валерий Попов и так далее. Это было очень мощное поколение, недаром Анна Ахматова называла его «бронзовый век». Конечно, так или иначе, нам надо будет заниматься этим «бронзовым веком», потому что это одновременно и Нуриев, и Барышников, и Сергей Юрский, и расцвет Театра комедии при Акимове, и Олег Целков, и Михаил Шемякин. Это действительно мощное движение, задушенное в семидесятые — не до конца, но задушенное.

Конечно, понять, кто, с кем, как, какие были взаимоотношения (а они не обязательно были идиллические, там постоянно был конфликт: творческие люди — вообще не самые приятные, они завистливые, они всегда находятся в соревновании) и восстановить это чрезвычайно важно. Мы будем этим заниматься.

Примерно такой же вопрос Андрею Арьеву:

— Андрей Юрьевич, если говорить о «бронзовом поколении», как назвала его Ахматова, рожденном в 30-40-х годах, то Сергей Довлатов был самым молодым из этой плеяды писателей. Как получилось, что он стал самым популярным?
— Вот к этому замечательному поколению конца 50-х — начала 60-х Сергей Довлатов пристроился, действительно, немножко позже. Он был просто физически моложе, и оказалось, что эта разница в год-два сыграла огромную роль в его судьбе. Ведь его друзьям, с которыми он ходил по тем же самым местам, удалось проскочить в какую-то немыслимую щель: их напечатали, приняли в Союз писателей — того же Бориса Вахтина, Кушнера, Соснору и других. А те, кого не приняли, те, кто был старше, собрали для себя компании. Была компания вокруг Ахматовой: Бродский, Найман, Бобышев, Рейн. На кой черт им был нужен этот Союз писателей и все прочее, когда рядом с ними Ахматова?

Или группа «Горожане». Они сами по себе были уже состоявшимися людьми, писали такую прозу, которую хотели, составляли сборники. Еще была третья группа: Владимир Уфлянд, Михаил Еремин, Лев Лосев, Леонид Виноградов и другие. Они тоже были уже состоявшимися людьми, которые научились жить в этой аморфной «каше», в системе позднего социализма. Они знали, что им нечего он него ожидать, зато они могут спокойно писать то, что хотят, и писали.

А Сережа оказался в ситуации догоняющего, в таком межеумочном положении. Он только что начал всерьез писать после армии, а это середина 60-х годов. У него не было уверенности в том, что его вообще будут печатать. И, к сожалению, ни одна из его вещей, уже тогда написанная, с теми же сюжетами, которые потом его прославили (позже, конечно, обработанные иначе и лучше), напечатана не была.

Он был не хуже никого из них, но вот судьба так злодейски с ним поступила, что он ходил, как бедный родственник, по редакциям, отдавал свои произведения, которые там нравились, но никто ничего не печатал. Бывает, что писатель попадает в такую историческую яму, а в данном случае — в исторический овраг или лужу, на которой поскальзывается и делает свою жизнь невыносимой. Что и произошло с Сергеем Довлатовым…

— Этим объясняется, что Довлатов практически не печатался в самиздатовских журналах?
— Он не был организатором этой самиздатовской жизни, тоже довольно мощной, потому что хотел быть профессиональным писателем, таким же явным писателем, каким было его старшее окружение, независимо от того, печатались они или не печатались. Но они все, как правило, жили литературным трудом — переводами, например, а Владимир Уфлянд делал дубляжи на Ленфильме.

Сергея в самиздат не тянуло. Просто для того, чтобы идти в самиздат, надо было для себя решить, что ты порвал с какой-то идеологией. А с какой идеологией? Которой он сам не замечал и сам не имел… Так что его положение в этом отношении было трагикомическим. Он, конечно, с удовольствием общался со всеми, но чтобы организовать какой-нибудь подпольный журнал, что было с огромным количеством хороших знакомых из его поколения или чуть помладше (Кривулин, Стратановский и другие), — этого не было. К ним он тоже не примкнул, потому что у него были совершенно иные цели в жизни: просто стать писателем, обычным профессиональным писателем. Но даже этого ему не дали сделать.

— Чем объясняется его категорический запрет на печатание того, что осталось не напечатанным в России?
— Я думаю, это было вызвано практически здравым и очень верным размышлением по поводу того, что же у него осталось. Он хотел публиковать только прозу. О журналистском прошлом он в этом плане забыл и не хотел вспоминать. Все-таки журналистика — это не совсем то дело, которому он служил. Можно быть острым, замечательным журналистом, но журналистика — это нечто, связанное с пропагандой чего бы то ни было. Этим Довлатов как раз не хотел заниматься. Это первое.

Второе: все-таки тексты, которые он написал здесь, и в огромном количестве, думаю, ходят по рукам. Он же приходил и буквально всем знакомым приносил свои рассказы, и они не могли не оседать. Но все-таки они, без всякого сомнения, не соответствовали тому уровню, которого он достиг уже в Америке. Там он окончательно выработал свою стилистику, там он был абсолютно свободен, и свобода там ему была не нужна для того, чтобы высказать какие-то сверхидеи или политические идеи. Нет. Он хотел делать то, что делал всегда, — показать жизнь в ее диалогическом ракурсе, показать, как живут люди, показать, что эта обычная жизнь и есть предмет искусства, а не какие-то крайности.

— Андрей Юрьевич, вы были знакомы с Сергеем Довлатовым с осени 1959 года до самой его смерти в 1990 году. Как он менялся, каким был в молодости, каким стал в зрелом возрасте?
— До той поры, когда он понял, что он ничем, кроме литературы заниматься не может, Сережа был все-таки несколько другим человеком, который искал в жизни какие-то непосредственные живые ценности. Тогда он хотел быть не простым человеком, а немножко брутальным, Мартином Иденом, таким героем. Любил производить эффект и ценил всяческие позы. Это было связано с тем, что он был максимально открыт всем любовным чувствам, был не против всяческой гульбы по жизни.

Тогда он жил, как обычный человек без всяких талантов. Талантами он обладал, но не совсем точно их выражал, слишком разбрасывался. Писал замечательные карикатуры, сугубо сатирические вещи, философическую ахинею и прочее, пока на него не навалился тот опыт, который и делает прозаика прозаиком, то есть тот опыт, который оказывается самым тяжелым в жизни. Это может быть не обязательно так, как «повезло» Сергею, оказавшемуся лагерным охранником. Таким опытом может быть и жизнь в четырех стенах, как у Марселя Пруста. Но до собственного опыта он докопался уже после армии. Тогда он и понял, что, кроме того, чтобы запечатлеть свое внутреннее состояние человека с таким кошмарным внутренним опытом, и все-таки человека, который может жить и улыбаться, как все остальные люди, он больше ничто не считает важным.

Тогда он переродился как личность, и, слава Богу, на мой взгляд, в лучшую сторону. Хотя никто и никогда не может изменить черты своего характера. Он по-прежнему был вспыльчивым, по-прежнему был добрым, и, пожалуй, единственным из известных мне людей, которые признавали свои ошибки. Он всегда откликался на ту боль, которую причинял другим. Он понимал, что сделал, и старался эту боль если не уничтожить, то как-то сгладить, во всяком случае, как-то очиститься хотя бы перед самим собой, признавшись в том, что он был не прав, — вспоминает писатель Андрей Арьев.

Подскажите чесс-ньюбу:
Что бы почитать о шахматах в транспорте и других старт-стопных ситуациях? (в том числе с сотика)
Есть ли аудиокниги шахматной тематики?

"Шахматная тематика" - это слишком расплывчато, "сферический конь в вакууме".
Что конкретно интересует и на какой уровень подготовки?

Читать можно что угодно-Пдф и Дежавю (это два наиболее распространенных расширения для книг, в том числе и шахматных) форматы с сотика...А книг -в том числе и для скачивания по шахматам-полно для каждого уровня на каждую тематику-ищите и найдете.
А аудиокниг, очевидно, почти не должно быть-шахматные книги делаются не на этот способ подачи информации .. Можно слушать ютуб видео-многие можно воспринимать просто на слух..

Сферич.конь в вакууме, говорите? Точно не слон?
Интересует начальный уровень и до 2-го разряда....
А аудиокниги... Неужели нету таковых по истории шахмат, про великих шахматистов?

Ответил в личку... Выбирайте по вкусу

Есть аудиокниги по шахматам, но их не очень много и они обычно "документально -художественные" . Матч в Багио, Карпова, книги Васильева о Петросяне и еще одна, Корчной-Антишахматы и т.п. Легко находятся поиском -аудиокниги шахматы.
Подкастов и интервью также достаточно, но они обычно без систематизации по уровню и темам.

Василия Звягинцева читали? Талантище! Недавно умер...

мне кажется ему дали премию за одну красивую фразу "достучаться до небес", даже фильм есть с одноименным названием.

Старый наркоман, как и было сказано...
Нарколобби опять победило!

да дерьмо все эти премии

http://istorya.ru/forum/index.php?showtopic=7721

Опять Мураками прокатили. Америка не получала Нобеля по литературе лет двадцать, уже пора. Решили постоять рядом с символом 60-х. Формулировка:
«за создание новых поэтических выражений в великой американской песенной традиции».
И не поспоришь ведь.

—- добавлено: 24 окт 2016, опубликовано: 24 окт 2016 —-

А в том году получила белоруска за документальный цикл, тоже не вполне литература. Раньше была мода на поэтов в эмиграции ( начиная с Бродского), неужели закончились? А последний лауреат, которого я читал - Жозе Сармаго. Дальше - темный лес.

Некоторые говорят, что Дилан лучше, чем какой-нибудь "классик" мумбаюмбской литературы из дремучей Африки...
Явно, что нашим (российским) ничего не дадут - по политич.мотивам.
Западноевропейским не совсем дряхлого возраста, еще пишущим - тоже вряд ли дадут, по той причине, что: "Вы пишите пока еще пишется, будет вам годика 82, тогда дадим - по совокупности".
Не исключаю, что могут дать за отъявленную русофобию - поляку или укру, если уж очень гадкое дерьмецо красивой кучкой выделают.