Борис Спасский

Борис и Марина.
1995-й год.

 

Они же - и Смыслов с супругой.

 

Неоконченное интервью

Побег из Парижа

 

Из интервью Бориса Спасского. - Вы сами едва не стали актером. Пробовались у Гайдая.
– На роль Остапа Бендера!
– Что не сложилось?
– А не могло сложиться. Потому что я противник Ильфа и Петрова. Они мне не по душе.
– Чем же?
– А как у них изображен Киса Воробьянинов – предводитель дворянства? Карикатурный тип. Этого им простить не могу. Вы в курсе, кто такой предводитель дворянства? Фигура! Отец Алехина был предводителем воронежского дворянства! Ильф и Петров – не для меня. Зато Таль знал наизусть что "12 стульев", что "Золотого теленка".
– Как Гайдай додумался предложить вам роль?
– Коля Рыбников посоветовал: "Я нашел тебе Остапа!" На студии "Мосфильм" меня загримировали, дали текст. Разыграли какую-то сценку. Я сказал: "Не пойдет дело!" Но большая фотография в белой фуражке висит у сестры в Петрограде. Там я хорош!
– Поехали на пробы из любопытства?
– Пообещал Рыбникову. Мне было все равно. А сыграл в итоге Арчил Гомиашвили.

 

ВОЖАТЫЙ УДИВИЛСЯ – ТРАМВАЙ ОСТАНОВИЛСЯ…

Вспоминает Виктор Хенкин.
В 1966 году Борис Спасский одержал одну из своих ярчайших побед. В американском городке Санта-Моника он выиграл турнир на Кубок Пятигорского, опередив таких знаменитых гроссмейстеров, как Т. Петросян, Р. Фишер, Б. Ларсен, С. Решевский, Л. Портиш, М. Найдорф... Первый приз составил 5 тысяч долларов. Тогда это были совсем другие доллары, а для Спасского и вовсе баснословные деньги. До него никто из советских шахматистов таких призов не получал. Но одно дело завоевать, и совсем другое — удержать. Сразу две государственные машины захотели поучаствовать в его триумфе.

Сначала свою пасть разинула «акула капитализма» — налоговое ведомство США. Оно угрожало оттяпать от праздничного пирога увесистый кусок. На помощь Спасскому пришел аргентинский гроссмейстер Мигель Найдорф. Большой дока по коммерческой части, он принялся колдовать над налоговой декларацией. Чтобы уменьшить облагаемую сумму, объяснил он, нужно вычесть затраты, связанные с профессиональной деятельностью. Это и оплата помощников при подготовке к турниру, и телефонные расходы на консультации с московскими тренерами во время турнира, и покупка шахматной литературы...

—Помилуйте, — возражал Спасский, не привыкший к «маленьким футбольным хитростям» большого бизнеса: никаких книг он не покупал, тренеров не оплачивал, а по телефону из Санта-Моники разговаривал только с домашними.

—Сие недоказуемо, — настаивал Найдорф и выстроил столбик цифр, подлежащих списанию. Последней строчкой он включил загадочный расход в 500 долларов.

—А это что? — спросил Спасский.

Аргентинский гроссмейстер отечески похлопал его по плечу.

—Вы молодой человек, Борис. Месяц без женского внимания мог отрицательно сказаться на вашем самочувствии, а, значит, и на спортивных результатах. Но кто же не знает, во сколько обходится благосклонность прекрасных дам!

—Мигель, — схватился за голову Спасский, — вы сошли с ума! Представляете, какой разразится скандал, если эта декларация получит огласку в Советском Союзе?!

Долго ли, коротко ли, но некоторыми советами многонационального гроссмейстера Борис Васильевич все-таки воспользовался и возвратился в Москву не слишком общипанным миллионером. Здесь его уже ожидали в Министерстве финансов.

«Акула социализма» оказалась куда прожорливей заокеанской. От Спасского потребовали обменять враждебные нам купюры на народные рубли. В те годы официальный курс составлял 62 копейки за один доллар. Этот грабительский эквивалент установил вскоре после войны лично товарищ Сталин. Ничего, кроме непомерных государственных амбиций, он не отражал. Для Спасского же был равносилен пожару. Он встал грудью на защиту своего благосостояния.

- Покажите закон, по которому вы хотите отнять у меня честно заработанные деньги, — потребовал он.

Закона не было, существовала лишь незаконная практика. И тогда Спасский, человек весьма далекий от политики, произвел залп по самому логову партийных бонз.

—Я не хочу, - заявил он, - чтобы сыночки членов Политбюро ездили в Африку на сафари за мои деньги!

Насчет сыночков все было правдой, но от Спасского такой прыти не ожидали.

Что говорили за высокими кремлевскими стенами по поводу бунта на шахматном корабле, мне неизвестно. К Спасскому, однако, больше не приставали. Избегали гласности, которой всегда боялись? Или еще проще: «Вожатый удивился, трамвай остановился»?

P.S. Я ничего не сочинил. Когда страсти поутихли, обо всем этом мне рассказал сам Спасский. Мы сидели в его квартире и попивали чаек.

— Так где же доллары? — поинтересовался я.

Борис Васильевич кивнул на небольшой сейф, стоявший в углу комнаты.

Я взглянул на него (на сейф) с умилением. Совсем скоро его содержимому предстояло трансформироваться в сверкающую «Вольво».