Литературная тема (что читаем из худож. литературы)

Сицилианская защи́та. Дебют, начинающийся ходами:
1. e2-e4 c7-c5. Относится к полуоткрытым началам.
Сицилианская защита является самым популярным ответом на ход белых 1. e2-e4.

Противоречие? Есть над чем задуматься.

Даже в самой популярной защите есть редкие варианты.
Противоречие? Не думаю. Скорее чья то невнимательность...

PoloudinVA, Goranflo вы о чем?

Противоречие ли между художественным рассказом и энциклопедией или обыкновенный парадокс.
Коллега утверждает, что стакан наполовину пуст, я же считаю, что стакан наполовину полон. Вот и всё...

В литературной теме (что читаем), этот, несомненно важный, философский спор как-то выглядит странным.

Да я, вообще-то говоря, ни о чем. Просто вспомнилась сицилианка.
И я сторонник даже в художественных произведениях придерживаться правды.
Но трудно сказать, часто ли играется сицилинка в любительских партиях.
И повторю свое мнение: тема актуальная.

Да там авторы и не погрешили против правды. Вот если бы они написали "Этот редкий дебют им знаком", то слово редкий надо было взять в кавычки. Тогда бы тоже было все верно.

Ничего странного - отмазали авторов, сделали доброе дело...

По-моему, никто не может утверждать "редкий", "не редкий". Игра-то не официальная, любительская. Кто-то ведет статистику по "дворовым" партиям? Нет, конечно.

Мои атеистические воззрения сформировались давно. В том числе - после прочтения книги Лео Таксиля "Забавная библия".
Несколько глав у меня есть в оцифрованном виде. Могу выложить. если есть желающие прочитать.

Думаю, этого делать не стоит, желающие могут спокойно найти её в Интернете.
Я стал выкладывать рассказы просто потому, что не нашел их в сети. Мне показались они стоящими того.
ЗЫ. В плане - еще 2 (два) рассказа.

I0p3a, Выкладывайте, почитаем.

На самом деле стакан наполовину нолит, в крайнем случае, наполовину выпит. Вот и всё...

Продолжу выполнение плана.
Юмористический рассказ на тему футбола из того же сборника

ЕВГЕНИЙ КРАВЧЕНКО
На колхозном стадионе

Недавно я познакомился с видным председателем одного колхоза — Артемом Ивановичем Смыком. Ему уже лет за пятьдесят, но выглядит богатырем. Человек он уравновешенный, культурный, деловитый. В его походке и жестах чувствуется уверенность и хозяйская гордость.
Как-то в субботу мы осматривали с ним чудесные колхозные поля. Артем Иванович любовно погладил широкой ладонью пышные колосья озимых и деловито проговорил:
— Растет наш коммунизм, растет и вызревает. Все и везде идет эффектно: и в полях, и на фермах, и в смысле строительства... Вот только одно...
— Что?—спрашиваю.
Он провел рукой по крутой загорелой шее и сказал:
— Футбол... Верите ли, наши парни даже ночью при луне играют. Ох, и задам я им жару: разгоню. И что они в нем хорошего нашли? Заняли под стадион целый гектар доброй пахоты, рвут обувь, калечат друг друга, впустую расходуют силы, и никакого эффекта...
Я начал было возражать, стал защищать молодежь, но Артем Иванович стоял на своем:
— В городе физкультура и спорт — одно дело. Там человек просидит несколько часов в кабинете, ему, конечно, нужно побегать, размяться. А на селе эта музыка — ни к чему. Лучшая физкультура и спорт — работа. Я к этому вопросу подхожу с точки зрения эффективности... Пошли к машине.
Артем Иванович медленно развернул «Москвич» и повел его мимо колхозного стадиона, на котором паслось стадо.
— Видите, какой кусок пахоты заняли? А сколько тут свёклы и гороха можно было вырастить!.. А тут пустует без всякой пользы. Лежит мертвым капиталом... А чтобы не пропадала земля, так я скомандовал, пусть хоть скотину сюда выгоняют.
Свернули к правлению. В конторе дежурил подросток, видно семиклассник. Увидев председателя, он взволнованно заговорил:
— А тут звонят, Артем Иванович. Звонили и из Киева, и с какой-то футбольной комиссии, и из области, и с района, даже с соседнего колхоза «Коммунар».
— Кто звонит? Зачем?—спросил председатель, и лицо его сразу стало сосредоточенным.
— Требуют, чтобы завтра наша футбольная команда «Кочан» провела спортивное состязание с командой соседнего колхоза «Колос». Говорили, что завтра приедет специальная комиссия... Я тут все записал, — доложил паренек и подал Смыку бумажку.
Артем Иванович внимательно ее прочитал. Сильно потер крутую шею и приказал дежурному:
— Левко, быстро найди Василя Чепыгу и пусть рысью — сюда.
Паренек ушел. Председатель еще раз прочел записку и недовольно произнес:
— И что это им приспичило с футболом? Жатва на носу, а они спортивные соревнования устраивают... Видимо, не знают, что делать, а денежки получают. Вот и занимаются разными пустяками...
Через некоторое время в контору вошел стройный парень в красной тенниске. Он был ладно сложен, по-военному подтянут.
— Звали, Артем Иванович?
— Звал... — сердито пробурчал председатель.—Заварил кашу со своим футболом, теперь расхлебывай... На, читай... И сразу же за дело...
— Что? Завтра?.. — высоко подняв брови, удивился Василь, прочитав записку.
— Там ясно сказано... Иди и готовь свою команду.
— Ничего не выйдет! — твердо ответил Чепыга.
— Должно выйти, — категорически заявил председатель.— Не тебе приказано, а мне!
— А я и говорю, что ничего из этого не получится, — упрямо повторил Василь. — На стадионе, с вашего разрешения, скот пасется. Команда наша не подготовлена для встречи с таким противником, как футболисты «Колоса». Да и формы у нас нет. Сколько раз у вас просил, чтоб выделили деньги на покупку трусов и маек!..
Председатель не дал закончить, стукнул ладонью об стол:
— Знать ничего не хочу! Как критиковать меня в колхозном «Еже», то есть кому? А как до дела дошло — отступились? Формы у них нет... Разве в таком огромном селе не найдете одиннадцать маек и трусов? Да у нас на целую дивизию можно насобирать! Иди и готовься!
Но Василь твердо стоял на своем:
— А я вам сказал, что никто из наших футболистов не захочет играть. Я, как капитан команды, отказываюсь первым!
Они долго и горячо спорили. Чепыга упорно отказывался готовить команду. Вконец разгневанный председатель заявил:
— Не хочешь — не надо! Сам организую команду! А ты, капитан, иди прогони скотину со стадиона да заставь своих игроков почистить поле после коров...
Парень загадочно посмотрел на Смыка и ушел.
— Тренировки, подготовки, форма... — ворчал Артем Иванович, составляя какой-то список. Потом повернулся к дежурному: — Возьми, Левко, список и созови вот этих людей в контору.
Дежурный вышел, а председатель начал мне объяснять:
— Выставлю своих колхозных богатырей... Четырех кузнецов-великанов. Пять трактористов, заведующего фермой: тот быка за хвост остановит... Кладовщика, который может поднять сорокаведерную бочку с вином. Самая главная артиллерия!
— А они уже играли в футбол, имеют опыт?
— Какой там опыт?—отвечает Артем Иванович.— Пустяковое дело — не мудрое дело... Я сам смолоду играл и доигрался, два — ноль зубы выбили в мою пользу... — он усмехнулся.
— В защиту поставлю Гуливера — завфермою — уж не проползет, не то что мяч. У него плечи, как перекладина на воротах! А главное — не пропустит мяч...—он так серьезно говорил, что меня начал разбирать смех.
Вечерело. Я хотел еще зайти к директору школы.
— Так завтра приходите, посмотрите нашу игру! — крикнул мне Артем Иванович, когда я спускался с крыльца.
...Как формировал свою команду председатель, я не знаю. А вот игру видел. Была она достопримечательной и поучительной...
На следующий день после полудня пошел я на стадион. Там уже было полно взрослых и детей. Еще вчера вечером объявили по радио о предстоящем матче. Играл духовой оркестр. Возле одних ворот разминалась команда «Колос». Футболисты были в желтых майках и черных трусах. Возле других стояла команда «Кочан». Игроки были.очень пестро одеты: в сорочках, майках, разноцветных трусах. Обуты в ботинки, тапочки, сандалии, сапоги. А вратарь был в пиджаке, трусах и большущих сапогах... Возле них расхаживал Артем Иванович и что-то горячо говорил, размахивая руками. Я подошел ближе.
— Главное, хлопцы, — поучал председатель, — делайте эффектные комбинации и не пропускайте мяч в ворота. Грудью стойте за честь родной артели! А я уж не пожалею того, что пообещал... — и он направился ко мне.
Мы поздоровались, уселись на обочине. Мимо проходил, усмехаясь, Василь Чепыга. Председатель заметил его и воскликнул:
— Ну что, капитан, обошлись без тебя?.. Видишь, каких орлов я выставил?
На это Василь насмешливо ответил:
— Артем Иванович, а знаете, когда цыплят считают?
Под звуки оркестра команды вышли на поле. Артем
Иванович был взволнован:
— Вы только посмотрите, — толкал он меня локтем в бок, — игроки «Колоса» словно карлики против моих богатырей. А то что форма неодинаковая — пустяки... Дело не в форме...
Свисток судьи — и состязание началось. Спортсмены «Колоса» сразу же пошли в наступление и уже на пятой минуте открыли счет.
На стадионе — свист, крики, аплодисменты. Лицо у Артема Ивановича помрачнело.
— Эх, не доглядели, пропустили, — промолвил он разочарованно.
Снова началась стремительная игра. Спортсмены команды «Кочан» стояли стеною возле своих ворот и отбивали натиск квалифицированных противников.
— Молодцы! — радостно кричал председатель. — Защищаются, как тигры!
Но в ту минуту второй мяч влетел в ворота «Кочана». На сей раз председатель ничего не сказал, лишь ударил ладонью по своему колену.
Но вот ситуация изменилась. Кочановцы забегали по полю, как гладиаторы. Валили с ног противников^- налетали друг на друга, падали, спотыкались, ковыляли и снова кидались вперед. В этой суматохе им удалось выбить мяч на штрафную площадку команды «Колос».
— Давай, хлопцы!—радостно кричал председатель, вскочив с обочины. — Бей по воротам! Гол!! Молодцы! — на весь стадион прокатилась громовая похвала Артема Ивановича. Но он сразу же сел и безнадежно махнул рукой... Оказалось, что не мяч влетел в ворота противника, а здоровенная сандалия кладовщика Парфентия...
На стадионе — рокот. Сижу и наблюдаю за взволнованным Артемом Ивановичем. Когда третий гол влетел в ворота его команды, он не выдержал. Поднялся и побежал вдоль поля, крича:
— Хлопцы, не поддавайтесь! Комбинацию делайте, комбинацию! Гаврило, да бей головой, головой! Не бойся, мяч не бомба, не разорвется!
В это время в ворота «Кочана» вкатился четвертый мяч.
— И что за люди?—сплюнул председатель. — Ты ему говоришь делай комбинацию, а он падает...
Игра продолжалась. Теперь уже кочановцы перешли в наступление.
— Молодец, Кузьма Харитонович!—подбадривал председатель. — Правильно подал! А теперь — по воротам, по воротам бей! Что ж ты делаешь, чертов Кузьма? Ты ему командуешь, чтобы по воротам бил, а он падает... Чего же ты лежишь, как вол с норовом?!
Но ни крики Артема Ивановича, ни суматошная беготня кочановцев не принесли желаемого результата. На сороковой минуте первого тайма счет стал: семь — ноль в пользу команды «Колос». Последний мяч завфермою, что стоял в воротах, ловил так самоотверженно, что вывернул боковую штангу... Как ужаленный подбежал Артем Иванович к воротам. Оттолкнул завфермою и стал сам в воротах, широко расставив прямые ноги. Но не посчастливилось и ему. На последней минуте восьмой мяч влетел в ворота прямо между ногами Артема Ивановича...
Зрители гоготали. Свисток судьи прервал состязание. Футболисты начали расходиться. Почти все кочановцы ковыляли или шли согнувшись в три погибели. Чувствовалось, что не легко далась им игра без всякой подготовки.
Ко мне подошел председатель, он тяжело дышал, в руке у него была папироса.
— Вы же не курите, Артем Иванович, — заметил я.
— Разве не доведут? — и он тяжело сел на обочину. Затянулся дымом и сказал:—Я ж говорил, что футбол дурное и неэффектное дело... Лучшие мои кадры ковыляют... Еще, чего доброго, завтра на работу не выйдут... Хорошо, что я распорядился не доигрывать вторую половину.
— А вы, — говорю, — показали настоящий азарт болельщика. Футбол и вас захватил, правда?
— Какое там — захватил! Просто болею за честь своей артели. По всем показаниям в районе впереди, а по задрипанному мячу — осрамились... Обидно, знаете.
А тут еще Василь Чепыга масла в огонь подлил:
— Ну что, Артем Иванович, не говорил я вам, что так будет?.. Не тогда кормят гончих, когда на охоту идут...
Председатель смерил его с ног до головы и иронически заметил:
— А ты, капитан команды, зубы не показывай. Чтоб не позднее как через две недели обыграл «Колос». Иначе я переведу тебя ефрейтором команды. Заходи завтра в контору, поговорим, посоветуемся... Чтобы у нас все было эффектно.
— Вот это мне нравится!—удовлетворенно сказал Василь и пошел.
— Хорошо хоть никакой комиссии не было, — грустно
проговорил председатель. — Ведь так осрамились: восемь — ноль...
В тот же день выяснилось, что никто ни из Киева, ни из области не звонил насчет футбольного состязания. Все это подстроили комсомольцы, сговорившись с командой «Колос», чтобы выбить из головы председателя неправильное отношение к спорту. Узнав об этом, Артем Иванович не обиделся. Он как-то виновато улыбнулся и сказал:
— Вот прохвосты, добились-таки своего... Так пусть уж играют так, чтобы эффективность была...
В тот же день я попрощался с гостеприимным, умным Артемом Ивановичем. Последние слова его были такие:
— Приезжайте к нам через две недели. Увидите, как наш «Кочан» будет молотить «Колос»! Сам постараюсь!..

Перевод с украинского А. Комиссаровой​

(2028)

Tak

.

Борьба с засильем иностранных слов в русском языке означает замену заимствованных из чужих языков слов на другие иностранные, но заимствованные раньше.

Завершаю выполнение плана.
В преддверии Весны.

ВАДИМ БЕЛОЦЕРКОВСКИЙ
За двумя зайцами

Большинство неудач — Андрей свято в это верил — происходят оттого, что люди часто гоняются за двумя зайцами сразу.
Однако с некоторых пор вера его в эту великую истину сильно поколебалась.
Случилось это весной, точнее в начале апреля.
В тот год зима долго не хотела уходить, весь март держались холода, а потом вдруг, буквально в один-два дня, распалилось солнце, засверкал асфальт и температура подскочила до пятнадцати градусов в тени!
Люди ходили по улицам праздничные, ошалевшие, в расстегнутых пальто, с которыми еще не решались расстаться. «Что творится-то!»—написано было на всех лицах.
Радовался дружной весне и Андрей, но не так, как все простые смертные, ибо он не был простым смертным. Он был велогонщиком.
Велоспорт был главным «зайцем» в его жизни. Андрей преследовал его с упорством и целеустремленностью, на какие только был способен. И весна для Андрея означала не какие-нибудь там глупости, а резкое увеличение числа тренировок, их километража и скорости.
В первое же теплое воскресенье апреля Андрей выехал на «индивидуальную тренировку выносливости».
Поначалу тренировка складывалась хорошо, то есть строго по плану. Но когда Андрей выбрался за город, начались соблазны.
Прежде всего природа. Она манила к себе аллеями, звала перелесками, соблазняла тропинками; хитрила: прикидывалась простенькой, одинаковой и, когда глаза уже начинали к ней привыкать, вдруг открывала взору такие дали, что дух захватывало. Хотелось оторваться от асфальта и лететь вперед, над холмами и долами, не подчиняясь капризам дороги, или... остановиться, слезть с велосипеда и стоять и смотреть бесконечно.
Но Андрей держался. Сегодня он во что бы то ни стало должен был проехать сто километров, а за апрель «накатать» тысячу восемьсот, и ни километра меньше!
К счастью, бороться с соблазнами природы ему помогал снег. Он еще толстым слоем лежал в лесу и на простых, не-асфальтированных, дорогах, и, чтобы ездить по ним, нужны были не велосипед, а лыжи. И в лесу каталось много лыжников и лыжниц. Но в этом уже таилось новая и, скажем прямо, более серьезная опасность.
Дело в том, что велосипед, как давно уже заметил Андрей, обладает удивительным волшебным свойством. Гуляешь ты пешком в городе ли, за городом — и иной раз за целый день не встретишь ни одной хорошенькой девушки, но стоит сесть на велосипед — и чуть ли не каждая встречная или обгоняемая пешеходка оказывается красавицей! Да к тому же еще обязательно кидает на тебя восхищенные завлекающие взгляды.
И к этому невозможно привыкнуть! Сколько лет ездит Андрей на велосипеде, и каждый раз, особенно после индивидуальных тренировок, приезжает домой в расстроенных чувствах; сколько ни уговаривает он себя, что это просто оптический обман, что это от скорости, но каждый раз, когда, словно вспышка, мелькает мимо чудесное и стройное виденье, руки его сами собой тянутся к тормозам, а ноги отказываются крутить педали!
Теперь же к пешеходкам, по капризу климата и на горе Андрея, прибавились еще и лыжницы. Причем, стремясь получше использовать весеннее ультрафиолетовое солнце и отражающую способность снега, они не столько катались на лыжах, сколько стояли вдоль дорог, задрав кверху носы, что не мешало им, разумеется, видеть все, что делается на земле, и кидать на проезжающего Андрея, свои восхищенно-завлекающие взгляды.
Но он, твердо помня причину большинства человеческих неудач, мужественно вел неравную борьбу с дьявольскими искусами. Чтобы облегчить себе эту борьбу, — Андрей инстинктивно чувствовал, что сегодня опасность необычно велика,—он решился даже на небольшое нарушение тренировочного плана и прибавил скорость.
«Велосипедный эффект», по наблюдениям Андрея, подобно многим другим эффектам в природе, подчинялся закону оптимальных параметров, то есть при увеличении ско—рости велосипедиста эффект достигает максимума, а потом начинает слабеть. Или, выражаясь менее научно, когда глаза лезут на лоб, становится уже не до девушек!
И поначалу увеличение скорости принесло Андрею облегчение: пешеходки и лыжницы стали мало чем отличаться от телеграфных столбов.
Но, увеличив скорость, Андрей начал обгонять и гонщиков, а ни один гонщик не может оставаться спокойным, когда его обгоняют. Это уже рефлекс. Надо не надо, а обгоняемый начинает тянуться за обогнавшим. Тот, в свою очередь, еще прибавляет. И стоит собраться вместе хотя бы двум гонщикам, особенно если они незнакомы, как начинается рубка.
Началась она, конечно, и у Андрея с первым же приставшим к нему попутчиком. «Поддавая», они «зацепили» еще двух велосипедистов, потом еще двух, и началась настоящая гонка. Забыты были все внешоссейные соблазны на свете, и сам белый свет в придачу. Казалось бы, совс«м хорошо...
Но уже вскоре начался обратный процесс — распад группы на части. После первого же «питательного» рывка «отвалилось» двое, после второго еще один, однако это не охладило, а еще сильнее разожгло пыл оставшихся.
Андрей, может быть, и опомнился бы вовремя и во имя тренировочного плана смирил бы свою гордость, но один из двух неотстававших от него гонщиков ехал на итальянском «Бианке». Велотуфли у него были с красными полосками, шапка с иностранными надписями," и даже перчатки импортные — с перфорированным шелковым верхом! Короче, по всему было видно, что это маститый гонщик, мастер, и оторваться от него было очень заманчиво.
Андрей работал, не жалея себя. Он давил, ломал педали и время от времени осторожно косил назад глазами: сидит ли на колосе, проклятый?
«Отвалился» еще один гонщик, и с носа у Андрея уже крупными каплями капает пот, и силы на исходе, а проклятый все сидит. «Ну, ну! Еще рывок, еще один! Сидит?» И, о блаженство— за спиною пустота! «Отвалился» «импортный» гонщик! Кроме хорошей машины, надо иметь еще и ноги! Андрей вытер с лица выступившую соль, взялся за верха руля и поехал тихо.
Блаженная истома отдыха овладела им. Одержанная победа делала этот отдых еще более сладким. А лыжницы и пешеходки, казалось Андрею, смотрели на него теперь с особым восхищением, словно все они знали о его победе.
Об опасности, исходящей от них и от их взглядов, он, разгоряченный недавней борьбой, непростительно забыл. И дьявол, воспользовавшись этим, нанес ему решительный удар. Андрей едва не упал с велосипеда: неописуемой красоты и стройности лыжница стояла на опушке леса, около шоссе!
Она взглянула на подъезжающего Андрея, откинула со лба темную прядь и едва заметно улыбнулась. Но как! Сколько уверенности, сколько глубоко скрытого огня было в ее улыбке! Сколько свежести и силы! Ее образ, как гарпун (какая там к черту стрела!), вонзился в его сердце, и оно истекало кровью, и ноги слабели, и скорость падала, а руки дрожали от жажды вцепиться, впиться в тормоза... Андрей обернулся. Лыжница по-прежнему стояла на опушке, держа в руках одну лыжу, и что-то делала с ней, видимо, чинила. Что делать? Вдруг это его мечта, тайная мечта, стоит на обочине?! Разве не ее смутный, но прекрасный образ всегда виднелся ему за белой чертой финиша и за пьедесталом почета? Так в чем же дело! Или это нельзя сделать без пьедестала?!
Андрей увидел, как лыжница нагнулась и положила лыжу на снег. Сейчас она уедет! Скроется в лесу навсегда!
Заскрежетали, застонали тормоза. Андрей едва не попал под машину, разворачиваясь на узком шоссе.
«А если вблизи она окажется не такой! Если все это от скорости?» — вдруг засомневался Андрей. Он не простит себе этого безволия!
Но было уже поздно: она увидела, что он едет к ней. В конце концов ничего не случится от одной остановки. В конце концов у нее, видимо, сломана лыжа и он должен предложить помощь. Он только посмотрит, что с ее лыжей.
И вот он подъехал, лихо соскочил с велосипеда, взглянул на нее в упор и обмер. Да, скорость тут была ни при чем; это была она — Мечта.
«Ну и глупый же у меня, наверное, сейчас вид!» — мелькнула мысль. О чем он говорил, он догадывался только по ее ответам: своего голоса не слышал.
— Да, сломалась, бессовестная, — говорила девушка и улыбалась чуть насмешливо, но доброжелательно. Искорки веселого любопытства дрожали в ее глазах. Андрею было больно смотреть в ее глаза. А какой у нее был голос!
— Ну, вы будете лыжу мне чинить? Или, может, вы не умеете?—спросила девушка.
— Да, конечно! Сейчас. Дайте только подумать! — воскликнул Андрей, наслаждаясь ее бесцеремонной откровенностью.
«Что же, действительно, с ее лыжей?» Лыжу он держал в одной руке, а в другой у него был велосипед. Он мешал ему, и Андрей бросил его на землю. Если бы он раньше подумал, что когда-нибудь бросит так вот свой «Чемпион», он бы решил, что сошел с ума, и был бы недалек от истины!
— Как вы жестоко обращаетесь с вашим красивым велосипедом!— заметила девушка.
— А, ничего с ним не случится! — махнул рукой Андрей, бегло взглянув на своего поверженного кумира.
У лыжи, у дешевой «массовой» лыжи, которую он держал сейчас как величайшую драгоценность, было сорвано крепление: выскочил один винт. Но это можно было поправить: у него была с собой отвертка.
— Вы, наверное, упали?—спросил Андрей.
— Упала, — созналась девушка. — И крепко!
— Да, — неопределенно заметил Андрей и поспешно полез в сумку за инструментом. И в тот же момент он увидел, как по шоссе к ним приближаются его недавние соперники во главе с «импортным» гонщиком.
— А!!!
— Ха-ха!!
— Привет! — заголосили гонщики, увидев, в свою очередь, Андрея у ног очаровательной лыжницы.
— Поможем?! — закричали они хором, подъезжая ближе и бесцеремонно разглядывая «его» девушку. Она стояла и смеялась.
— Как, справитесь сами?—спросила она, глядя на Андрея. Андрей покраснел и пожал плечами, не зная, что ответить. Мол, как хотите, мне все равно, я могу вообще уехать.
— Он надеется справиться сам, — сказала девушка гонщикам.
— Ай да ну! — раздались голоса, и явная зависть послышалась в них.
Гонщики проезжали возмутительно медленно, целую вечность, и, проехав, еще долго оглядывались, улыбались и что-то говорили друг другу. Когда они скрылись, наконец, из виду, Андрей вздохнул с облегчением. Ему, конечно, было немного неловко перед ними, но — наплевать! Все I внутри дрожало у него от восхищения и страха. Завинчивая крепление, он мучительно думал, что ему дальше делать, что говорить и как договориться.
— А вы что, одна катаетесь?
— Нет... — девушка помедлила, и он почувствовал, что она улыбается, — ...с подругой. Но мы с ней разошлись, разъехались. Вы уж поскорее мне, пожалуйста, завинтите, и я побегу ее искать, — попросила она, и отвертка едва не . выскочила из рук у Андрея от этой просьбы.
Что делать? Не завинчивать? Но ведь неудобно — хвалился. Да и тренировка... Назначить, попросить свидание и уехать? А если она откажет? Он представил себе на миг, как она твердо и с холодком ответит ему, и сердце его болезненно сжалось в предчувствии унижения.
У такой девчонки наверняка есть парень! Да еще и не один, наверное! И он напрасно надеется на что-то. Она просто играет с ним.
Бескорыстно починить и гордо уехать? А если у нее никого нет? У красивых ведь часто никого не бывает. Все думают, что есть, и боятся, как он!
Чтобы выиграть время, Андрей одним поворотом отвертки вкручивал винт, другим — выкручивал обратно.
— Что, не получается? —притворно участливо спросила девушка и, отведя в сторону колени, опустилась на корточки рядом с Андреем. Андрей поднял голову и увидел совсем близко ее смеющиеся глаза.
— Не получается! — сказал он глухим прерывающимся голосом, судорожно глотая воздух.
— А может, я попробую?—девушка протянула руку.
— Нет, не надо! У вас тоже ничего не выйдет! —взмолился Андрей, отводя назад свою руку с отверткой.
— А вдруг!—улыбнулась девушка. — Давайте! Ну! — она взялась за конец отвертки, и Андрей разжал пальцы, проклиная свою педантичность, по капризу которой он возил с собой все инструменты.
С ужасом смотрел он, как, секунду помедлив, начала она завинчивать винт. Неумело, по-женски, но — проклятье! — винт все же стал поддаваться-—входить в дерево и в сердце Андрея!
Но вдруг девушка бросила отвертку на землю.
— Да, вы правы, — не завинчивается... — сказала она, сокрушенно покачав головой, и улыбнулась.
— Он проворачивается! —вскричал Андрей, яе веря в свое счастье.
— Да, да. Проворачивается, бессовестный!—подтвердила девушка.
Андрей хищно схватил отвертку и спрятал ее в кармане за спиной. Сердце билось у него в груди сильными ликующими ударами.
— Что же я буду делать? — спросила девушка.
— А вам на какую станцию нужно?
— В Одинцово.
— Знаете что? Садитесь на мой велосипед, а я пойду пешком с вашими лыжами! Здесь недалеко: всего каких-нибудь три-четыре километра.
— Ну, это нехорошо, мне будет совестно. Вы уж поезжайте, а я сама дойду. У вас ведь тренировка, товарищи ждут, а я все равно гуляю... Здесь автобусы не ходят? — спросила она, поглядев по шоссе в обе стороны. Андрей поглядел вслед за ней. К счастью, указателя остановки поблизости не было видно.
— Нет, не ходят! — быстро соврал он.
Девушка посмотрела вдруг на велосипед Андрея.
— О! — воскликнула она.— Ведь у вас же велосипед с перекладиной! Я и забыла!.. — рассмеялась она, чут-чуть прикрывая глаза ресницами.
— Конечно — воскликнул Андрей. — А как же! Мы домчимся в два счета! Отличная мысль — говорил он, поднимая и оттирая от грязи свой «Чемпион». Не повредил ли он его? Никогда еще Андрей не испытывал такой нежности к своему велосипеду. «Автомобили, мотоциклы!.. Куда они годятся против моего красавца с перекладиной!»—думал он, предвкушая самую замечательную поездку в своей жизни.
Лыжи и палки он связал вместе ремнями от педальных туклипсов: скорость теперь не понадобится ему! Девушка взяла их в руки и ловко села на раму.
«Какая же она все-таки замечательная!» И сейчас она будет почти в его объятиях! Андрею стало даже нехорошо. Он медлил, боялся взглянуть на нее, чтобы не выдать себя.
— Ну? — спросила она. — Или вы боитесь?! Вы не уроните меня?
— Нет, не уроню, — ответил он не очень уверенно и стал разгонять велосипед. Когда Андрей вскочил в седло, велосипед крякнул и заметно осел под необычным для его' аристократической конструкции весом.
«Прости меня, старик!—мысленно обратился к нему Андрей. — Потерпи и не подкачай. Я тебе век буду благодарен!»
И он ехал, и ее чудесные волосы ласкали ему лицо. Он пытался даже немного отодвинуться от нее. Он боялся, что она услышит, почувствует, как стучит его сердце.
— Вам, наверное, тяжело? — спросила она. — Я толстая.
— Нет, что вы! — вскричал он с возмущением. — Вот вам, наверное, неудобно?—спросил он. — На гоночных велосипедах очень неудобно...
— Нет, что вы, — сказала она.
Наступила долгая пауза...
— А вы спортом сами не занимаетесь никаким? — спросил он, чтобы только что-нибудь сказать.
— Немного гимнастикой. Меня, между прочим, зовут Наташей. А вас? Нам, мне кажется, пора уже познакомиться! — сказала она, повернув к нему голову и улыбаясь.
— Да, конечно! —воскликнул Андрей и назвал себя. — Об этом всегда почему-то забываешь... — добавил он, извиняясь.
— И часто случается забывать?
— Нет, что вы! — рассмеялся Андрей.
Встречные лыже-, пеше- и велотуристы провожали их насмешливыми взглядами, некоторые что-то кричали вслед, но Андрей не обращал на них никакого внимания. Другое дело, если бы его увидели сейчас его попутчики-коллеги. На тренировке, на гоночной машине везти женщину! Святотатство! Но, слава богу, они приехали. «Сейчас, наверное, уже находятся где-нибудь около Кунцево», — подумал Андрей, и вдруг... он даже не поверил своим глазам.
На обочине, опершись на велосипеды, стояли они, его попутчики-коллеги! И не одни! Разноцветная группа лыжниц стояла рядом с ними. Увлеченные оживленной беседой, они не замечали подъезжающего Андрея.
— Глядите! Это же ваши друзья!—изумилась Наташа. — Они, кажется, пошли по вашему пути.
— Гигантам шоссейных дорог, привет! — закричал Андрей, подъезжая.
«Гиганты» обернулись, поднялся невероятный шум, свист, хохот.
— Вот это картина! Новый вид спорта!
— Старый, старый! Со времен Адама и Евы!
— Давай, давай! Жми, авось будешь первым!
— Дуй прямо во Дворец бракосочетания! Ты бы лыжи к колесам приделал!
— Он и так «далеко» уедет!
— Вас-то он, по крайней мере, уже здорово обогнал! — сказала, смеясь, Наташа.
— Догоняйте! — крикнул Андрей, оборачиваясь.
Руль сильно пошел в сторону, и Андрей едва удержал его.
— Побеждать, конечно, приятно, — заметила ему Наташа,— но надо все-таки держать в руках... свой велосипед, а то победа может уйти из-под самого носа!
Андрей понял... В Одинцово он снял переднее колесо со своего «Чемпиона» и внес велосипед в электричку, чтобы не расставаться со своей спутницей до самой Москвы...
И никогда потом он не жалел, что в то апрельское воскресенье не выполнил до конца свое тренировочное задание, погнавшись за двумя зайцами сразу.

ЗЫ. На мой взгляд - лучший рассказ сборника "Секунды раунда" издательства "Физкультура и Спорт", 1964 год издания... мне тогда было шестнадцать.

Издательство "Физкультура и Спорт" - самое замечательное издательство на всем белом свете. Держу сейчас в руках томик составителя И.А. Кана (международного мастера тех еще времен, не нынешних) "Шахматное творчество Н.Д.ГРИГОРЬЕВА" (Анализы, теоретические работы, этюды и избранные партии).

Читаю, перечитываю и... нюхаю это издание (второе, как было отмечено выше). Боже мой, какой восхитительный запах!.. Настоящее (высокохудожественное) произведение!

Vladik.S, В заметке 85 Вы привели рассказ Куприна. Процитирую:

Помню, лет пять тому назад мне пришлось с писателями Буниным и Федоровым приехать на один день на Иматру. Назад мы возвращались поздно ночью. Около одиннадцати часов поезд остановился на станции Антреа, и мы вышли закусить.

И попрошу объяснить:
1. Во сколько автор выехал из Иматры, если в 11 часов (поздний вечер) они были на станции Антреа?
2. Во сколько у Куприна начинается ночь, если у него 11 часов (поздний вечер) - поздняя ночь?
3. Много ли найдется людей, которые кинутся в буфет в 11 часов вечера?

Приведенные непонятки дают мне основание предполагать о выдуманности сюжета.

Скачал из Интернета. Прочитал с интересом. Может быть еще кому-то понравится.

Наблюдатель

Рассказ

Он грезил сотни лет. Укрытый пеленой земли, надежно защищавшей его от капризов природы и человеческих страстей, Вангаб понял, что посреди вечности вновь обрел способность мечтать. При этом, некоторые из его чувств не исчезли вовсе и не были вытеснены за ненадобностью фантазией, но, напротив, неожиданно обострились.

Вангаб по-прежнему слышал, но слухом, которому позавидовал бы самый искусный охотник его племени. Малейшие колебания землероев и отголоски мелодии дождя, чья влага едва едва проникала на глубину, где он находился, касались его слуха и приносили новые грезы. Вангаб вспоминал звуки, которыми была пронизана его жизнь на земле; верный отцовской заповеди - наблюдать и учиться - он узнавал много нового под землей. Ему довелось жить в те времена, когда человек еще был частью природы. В неге безвременья он слился с ней окончательно.

Нельзя сказать, что все звуки были приятными. Однажды нечто зловещее вырвало его из полусна, оставив наедине с подземной темнотой. Наедине ли? Вангаб ясно услышал, как некто пробирается, яростно разрывая недра к месту его погребения. Некто, поправший уважение к ушедшим и решивший завладеть оружием и украшениями, с которыми Вангаба когда-то провожали соплеменники. О таких случаях говорили тэнетры, произнося у курганов проклятия для грабителей, тревожащих чужой покой. Но что делать ему, лишь глубиной земли, мечтами и воспоминаниями о прошлом, защищенному от настоящего? Во тьме Вангаб даже вспомнил о страхе...

К счастью, воспоминание было недолгим - земля все же вступилась за него. Отчетливо и едва не поддавшись злорадству, Вангаб услышал крик, когда твердь обрушилась, навсегда погребая в своей толще незадачливого грабителя. Воцарилась тишина, и только редкая мелодия шорохов по-прежнему касалась его слуха.

Затем миновали десятки и десятки лет, но это не имело значения. День Вангаба был днем его фантазии и не имел более отношения к течению времени. День и ночь Вангаба могли быть одним мгновением, а могли - столетием, как и подобает в вечности. Потому что нет конца после кончины, или - как говорил отец - ничего не заканчивается, но все меняется.

И все изменилось. В какой-то момент время обрело свое обычное течение, и с жутким ревом вырвало его из мира фантазий. Услышав его, Вангаб подумал, что это рев гигантского вурра, и даже вспомнил того самого зверя, бой с которым стал для него последним и который теперь вдруг решил добраться до него в земных глубинах. Огромными пластами истощалась земная пелена, бессильная против такой силы и - когда до местонахождения Вангаба оставалось совсем немного - рык смолк, сменившись шорохом лопат. За ним пришел свет, и Вангаб, которому грезы давно заменили зрение, понял, что снова может видеть. Полуденные солнечные лучи ласкали его; он мысленно воспел хвалу Солнцу и хотел бы издать клич, который его сородичи обращали к небу после удачной охоты, но открывшаяся взору картина остановила его.

Люди (без сомнения люди и без сомнения не его племени), обступили тело Вангаба и, опустившись на колени, очищали его кисточками, подобными тем, с помощью которых соплеменники Вангаба когда-то окрашивали охрой свои тела. Охотник не знал, что больше поразило его - внешний ли вид чужестранцев или собственный вид, напомнивший о безвозвратно прошедшем времени.

Сотни лет ничего не оставили от могучего и выносливого тела охотника, кроме костных останков, почти неотличимых от почвы из которой их извлекали чужаки. Было, правда, и что-то еще, пробивавшееся неясным, несолнечным светом из потрескавшихся костей - очертание, напоминавшее его былое тело. Вангаб вспомнил, что об этом говорили тэнетры - горделиво-надменные, единственные в племени обладавшие высшим знанием, из которого лишь маленькими крупицами они одаряли соплеменников. О том, что уходящие, неупокоенные со всеми подлежащими обрядами, становятся тенями и продолжают жизнь в сумерках дня и слабом свете пещер, предстают в отсветах костра или в снах живых соплеменников. Об этом наставительно говорили гордые и порой спесивые тэнетры. Иначе не может быть в мире дикой природы, где все меняется и ничто не заканчивается. Так Вангаб понял, что стал тенью.

Он понял и другое: что чужеземцы, раскопавшие его курган и вырвавшие из грез, не видят его тени, зато с глубоким интересом рассматривают кости. Одетые в невиданные в его племени наряды или полураздетые под жаркими солнечными лучами (что было привычнее для взора Вангаба), они без устали трудились, расширяя пространство раскопанной земли. Другие очищали само тело, прикасаясь к костям с величайшей осторожностью, точно это было нечто ценное. Среди них была высокая девушка с короткими рыжими волосами, огненному цвету которых позавидовали бы женщины его племени, даже носившие самые длинные и прекрасные локоны. Ее тело покрывал легкий загар, а необыкновенно живое лицо, пусть и не слишком похожее на лица сородичей Вангаба, было красиво так, что Вангаб невольно вспомнил свою Кунью, чей образ часто приходил к нему в грезах. Не раз он вспоминал, как Кунья плакала, когда земля скрывала его от глаз племени, и подумал о ней вновь, когда земля отступила, и эта рыжеволосая красавица появилась перед ним в солнечных лучах.

- Носовые пазухи! Берегите носовые пазухи - это самое хрупкое, - повелительно крикнул кто-то. И девушка очень бережно наложила что-то на ту часть лица, где был когда-то его нос. Прикосновение ее рук взволновало охотника, несмотря на то, что он увидел его, а не почувствовал. Вместе с чувством боли смерть отняла у него и осязание. Правда, когда девушка склонилась, на какое-то мгновение Вангабу показалось, что он почувствовал дыхание ее алых губ. Зато его ответный и печальный вздох никто не услышал и не мог услышать...

Работы на раскопанном кургане продолжались до наступления вечера, а Вангаб с интересом наблюдал за ними. Из мечтателя он вновь стал наблюдателем - тем, кем в основе своей должен быть хороший охотник. Каждый звук, каждый шорох леса, малейший отпечаток следа или едва уловимый запах, как когда-то объяснял отец, скажут охотнику больше, чем долгие и путанные речи любого тэнетра. Охотник должен уметь наблюдать. Слиться с окружающим пространством. Копье и булава не так важны, как умение видеть и слышать, потому что момент для применения оружия приходит только в самом конце.

Вангаб верил отцу и всегда слушал, хотя горячая кровь порой заставляла его забывать осторожность и вместе с другими молодыми мужчинами племени бросаться в схватку с лютым зверем. В одной такой схватке Вангаб увидел налитые кровью глаза вурра, услышал заглушивший все рев... и наступила тьма.

Оказавшись вновь под солнечным светом, Вангаб ожидал увидеть того вурра, который ревел, разрывая его курган. Однако вместо зверя привычного вида возле образовавшейся от раскопок земляной горы высилась чудовищная громадина, двигающаяся, очевидно живущая, но не живая. Еще один верткий чужестранец сидел на ней, и в зависимости от движений его рук оно - как заметил тонкий наблюдатель - делало те или иные движения, легко загребая земную твердь огромной лапой.

Так продолжалось до вечера, когда раскопки прекратились, и собравшиеся у горящих костров люди придались беседам на непонятном Вангабу языке. Другие, смеясь, гуляли вблизи раскопа, временами бросая на охотника взгляды. Чем темнее становилось, тем больше оживлялись чужестранцы, а позже надвигающуюся ночь пронзили какие-то уж совсем необыкновенные звуки, и Вангаб увидел, как некоторые из людей танцуют на полях и возле огня. Наблюдатель понял, что это какой-то праздник.

Вновь воспоминания захлестнули его: вспомнились Вангабу те счастливые минуты земной жизни, когда веселились юноши племени после первой удачной охоты. Вспомнил, какой радостью наполнялось сердце, когда вокруг туши зверя собирались соплеменники, и с молчаливым уважением смотрели старики, и с восхищением - дети... Одни только тэнетры подходили к добыче с видимым безразличием, забирая по неоспоримому праву часть от лучшего мяса. В такие минуты отводил хмурый взгляд отец Вангаба, и в его душе поселялась неприязнь к тэнетрам. Ее, впрочем, быстро прогоняло дальнейшее веселье. Били в обтянутые кожей барабаны и начинались игры: кто-то изображал зверя, скрываясь за деревьями и кустами, остальные охотники теперь играли в охоту, преследуя их. Иные смельчаки бегали за девушками, и сам Вангаб как-то после охоты впервые почти робко обнял свою Кунью, которой не без гордости показал перед этим результат удачной охоты. Девушка прижалась к нему, наполнив сердце охотника таким странным и приятным трепетом, которого он не знал в минуты охоты, и который словно свел звуки леса в одну легкую мелодию.

Было, впрочем, и иное. Не только радости знало племя Вангаба, и завершающие воспоминания о прошлом не могли не быть печальными. Тьма, пресекшая рев вурра, забрала физическую боль и вскоре отступила, вернув охотнику возможность видеть и слышать, причем очень остро. Это поразило Вангаба, но быстро сменилось печалью - слишком скоро понял он, что охота оказалась последней: он умер. Недолго, но с отчаянием взывал он к соплеменникам, к друзьям, молодым охотникам, несшим его тело к пещере на плетеных носилках: все было тщетно, смерть лишила охотника голоса, различимого для человеческого уха. Смирившись, Вангаб осознал, что ему остается только одно - наблюдать.

С тихими ритуальными песнями тело водрузили на расположенное возле главной пещеры племени погребальное дерево, откуда охотник в последний раз мог видеть своих родичей и куда ему приносили подношения для последнего путешествия, покуда другие готовили место для погребения. Печален был отец, долго и безутешно плакала Кунья, и даже убитый гигантский вурр, успевший растерзать охотника, не принес никому радости. Все это говорило о том, что смерть страшила племя уже не только своей неизвестностью. Складывающаяся культура разбавила животный страх вполне человеческим чувством печали…

А тело опустили в курганную яму вместе с оружием, принесшим когда-то ему охотничью славу, и ритуальными украшениями, свидетельствовавшими о том, что соплеменникам Вангаба доступно и понимание красоты.

Холодные тэнетры произнесли над могилой свои молитвы и проклятия. А вал земли скрывал торжество смерти от глаз людей, не подозревавших, что охотник тоже наблюдает за ними со дна ямы и мысленно прощается, погружаясь во тьму и грезы.

Теперь же новое торжество жизни окружало его, и Вангаб не знал радоваться ли ему вновь свету или печалиться от того, что обыкновенной частью этой жизни стать ему не удастся.

Рыжеволосая девушка танцевала возле костра, и ее тело извивалось манящей волной в такт языкам пламени. Богиня жизни, манящая, зовущая нежной улыбкой - Вангаб хотел, но не посмел приблизиться к ней, очарованный, и все же боящийся отделиться от останков своего тела. Он окончательно выбрал себе роль наблюдателя и решил следовать ей до конца.

Последующие дни принесли немало занимательного. Его останки с величайшими предосторожностями перенесли с земли на растянутую ткань; к нему прикасались, что-то говорили, смеялись - охотник почти почувствовал себя частью этого странного мира, гадая, что же будет дальше.

Увидел он и кое-что еще: копавшие обнаружили в земле останки грабителя, посягнувшего когда-то на украшения и оружие Вангаба и поплатившегося за это жизнью. Скорченный скелет извлекали из земной толщи, но только наблюдатель увидел сред костей тень, в панике оглядывающую чужестранцев. С потрясением узнал он в ней одного из тэнетров племени!

Так вот кто, прикрываясь знанием таинств, попирает уважение к мертвым! Кто, оказывается, расхищает курганы ушедших! Вскипая негодованием, выкрикнул Вангаб все презрительные слова, которые знал, и которые не могли услышать да и понять чужестранцы.

Но тень грабителя услышала и поняла – встрепенувшись, она посмотрела на Вангаба полными ужаса глазами из глазниц черепа, однако не сказала в ответ ничего. В горькой очевидности не могло быть оправданий.

После этой истории вновь - ненадолго - пришло время грез. Тело Вангаба по частям сложили в корзины, напоминающие плетеные туеса его племени. Когда крышка закрылась, охотник вновь оказался во тьме, среди видений. Когда же тьма прошла, новому удивлению наблюдателя не было предела.

Вангаб оказался в месте, которое не было похожим ни на что, виденное им ранее. Не пещера, а строение, вычерченное контурами прямых стен и освещаемое несолнечным светом. Звуки разносились по нему с гулким эхом, искажавшим и без того странные голоса чужестранцев.

И - вместе с тем - оно было похоже на все! Всюду видел Вангаб созданий своего мира - живых и не живых одновременно. Тени дрожащими бликами проступали из костей животных, кричали и махали крыльями птиц из птичьих чучел, а живые, но невидимые глаза смотрели из нескольких черепов, установленных на возвышенностях, на которых были укреплены прочие кости скелета.

Среди них оказался Вангаб. А вокруг сновали чужестранцы в необыкновенных нарядах и все говорили о чем-то, внимательно рассматривая Вангаба и едва ли думая, насколько внимательно в эти же мгновения он наблюдал их. Среди них была и рыжеволосая красавица в странном облегающем платье, чей цвет не передала бы никакая естественная краска, но все такая же притягательная и манящая. Был и еще один гость, который заинтересовал Вангаба не меньше: старик-чужеземец. Но не живой. Тень чужеземца и единственная из теней, что расхаживала по залу и не имела собственных останков.

Первое время тень молчала, но поглядывала на Вангаба и на другие тени. Тонко чувствовавший Вангаб понял сомнения и волнения, которыми был охвачен старик. Со своей стороны он решил тоже не пытаться говорить с ним - был ли бы с этого толк при незнании языка чужеземцев? - а просто наблюдать.

Другие люди на выставке, разумеется, не видели ни тени старца, ни других теней. Неспешно прохаживаясь, они нередко сталкивались со стариком, не замечая ни его, ни самого столкновения, но вызывая бурю негодования и гримасы со стороны невидимого им соплеменника. Вангаб невольно рассмеялся.

Еще были звуки и шумы, доносившиеся откуда-то из-за стен. Крики и вроде бы удары. Неясную тревогу приносили они Вангабу и казались предвестием беды. Или следующих перемен в мире, где ничего не заканчивается. Волновали они и приходивших людей, и даже старика, заставляя их замирать и прислушиваться, а потом ускорять шаг и обсуждать что-то еще быстрее.

В конце концов, старик сдался. Трижды проходил он мимо останков Вангаба, оглядывая его, и, наконец, когда за стеной в очередной раз раздался жуткий шум, заговорил, почти затараторил, быстро-быстро:

- Скоро, уже скоро. Не знаю, что потом...

Вангаб - в очередной раз с удивлением - осознал, что, не зная слов, вроде бы понимает речь чужеземца. Хотя и не всю.

- Не знаю, что потом, дружище. Не против, что так называю? Ладно, сочтем, что не против. Знаешь, всю жизнь был археологом, а после смерти вот довелось стать этнографом. Напрямую пообщаться с объектом своих исследований. Знаешь, а у тебя карие глаза! Представляешь, к а р и е! Сколько раз я высчитывал это по генной экспертизе, но впервые вижу эти глаза. Эх, какой шаг для науки, какой прогресс, если бы я, если...

Старик обернулся, ища глазами других людей. Но чужеземцев в этот момент рядом не было, да и все равно они не могли бы увидеть его; другие же тени не обращали на него особого внимания.

- Печально, печально: наука, дружище, это такая вещь! Не знаю даже, как объяснить тебе, как рассказать… Но, думаю, отчасти ты меня понимаешь, речь уж во всяком случае. После смерти слова - рудимент, остаток, смысл доносится как-то иначе. Я однажды встретил призрак профессора-болгарина: такая дискуссия вышла! Хоть и не знал никогда я болгарского языка.

Вангаб внимательно наблюдал за стариком и молчал.

- Нет, я не жду ответа. Знаю, что до конца мы никогда не поймем друг друга. Теория доброго дикаря, индейцы, произошедшие от древних греков - все это дела давно минувших дней, сказки наших предков. Хотя наши с тобой времена тоже миновали.

А из-за стен опять раздался шум, и обостренный слух Вангаба уловил чей-то крик.

- Да, да, скоро, - очень печально сказал старик, - И ничего не поделаешь. Иногда случаются страшные вещи. Что в твои времена, что в мои. Это здание называется музей, оно старое, очень старое. Здесь собрано все, что когда-то исчезло, все что миновало. Но нечто никогда не проходит.

Старик перешел на шепот, хотя вряд кто мог услышать его, а наблюдатель, взглянув на то место, куда он, жестикулируя, указывал, ощутил исходящую оттуда боль.

- Фанатизм - это называется у нас. Видимо, и у вас словечко было для такого. Да, черт с ними, со словами! Слова, прощайте! Наука, наука - важнее всего. Но... - старик глубоко вздохнул, - со всеми моими научными знаниями я не могу помочь ни кому: ни тебе, ни себе, ни им – взмахом руки он обвел другие кости, - ни кому! Скоро, очень скоро…

Археолог замолк, обведя глазами собранные скелеты, и продолжал:

- Ты вот думаешь, наверняка, почему я могу ходить, а ты прикован к своим останкам? Я бы тоже хотел знать. Всю жизнь работал с костями, а слона-то и не приметил, старый дурень! - старик невесело усмехнулся, - И так бывает. Вероятно, все дело в том, что меня после смерти кремировали. Да, да такой вот я эгоист - решил не давать археологам будущего свой собственный материал. Если в будущем, конечно, еще будет наука.

Старик устало потер голову, смахивая несуществующий пот.

- Может, и ты, если захочешь, сумеешь оставить эти кости и пустится в путешествие, как и я. Вот только напрасно все это, напрасно. Возвращается фанатизм. Куда не пойдешь - везде одно и то же. Остается только наблюдать. Наблюдать безучастно.

Старик как-то съежился, и, не дожидаясь ответа, вновь принялся ходить по залу.

Людей в музее становилось все меньше, и, свыкшийся с обстановкой, Вангаб даже опять чуть не погрузился в мечты и воспоминания. Старик с кислой миной сидел где-то в углу или ходил из стороны в сторону, шепча кому-то слова утешения.

А шум за стенами по-прежнему возобновлялся, а может и не умолкал, но поскольку время для Вангаба после смерти текло уже не так как для обычных смертных, он не знал, долго ли продолжался этот шум. Грохот, в конце концов, стал привычным фоном вроде грозы, раскаты которой соплеменники Вангаба когда-то слушали из своих пещер.

Привыкнув к нему и даже к причитаниям старика, Вангаб вновь погрузился в привычные грезы. Ему вновь вспомнились задор охоты и пение звуков леса, мудрость отца и глаза Куньи, торжество победы и горечь последних минут. Вновь и вновь, час за часом, день за днем проживал он свою жизнь, пока однажды это не случилось.

Однажды в ночь или день грохот и крики разнеслись по музею, и разъяренная толпа с ревом, от которого бы содрогнулся даже гигантский вурр, наполнила залу. "Кощунство! Безбожники, не хороните мертвых", - неслось от этих людей. С яростью оглядывали они это место, а самые ретивые стали стаскивать кости с возвышений. Невидимый старец строил им гримасы и бессильно грозил кулаком. Один из пришедших подошел к черепу Вангаба и сорвал носовую накладку. Кости жалобно захрустели; охотник не почувствовал, но вспомнил о боли.

Это воспоминание перешло в озарение. Внезапно он понял, кто эти пришедшие, и с какой целью они пришли. Тэнетры! Тэнетры, пережившие свое время, но все такие же спесивые хранители знаний, которые они себе присвоили. Требовавшие подчинения и беспрекословного соблюдения ритуалов, которые сами же нарушали.

Бессильный вмешаться и поднять руку на них – что в прошлом, что сейчас – Вангаб только наблюдал своими грустными карими глазами за тем, что будет дальше. Наблюдал, как его и другие кости опрыскивают чем-то и швыряют в корзины, которые тэнетры принесли с собой.

Когда его череп несли по музею, он успел разглядеть, как ломают стены и опрокидывают возвышения, как стаскивают с них чучела и разбрасывают останки животных.

Уже на выходе он увидел людей, пытавшихся помешать толпе, кричавших и плакавших, но тэнетры не обращали на внимания: простые люди были для них тенями. Показалось или нет, но среди защитников музея Вангаб увидел рыжеволосую девушку, так похожую на Кунью, и мысленно попрощался с ней так же, как когда-то мысленно прощался со своей Куньей.

Его кости вынесли в поле недалеко от музея, где уже была заготовлена яма. Кто-то кричал что-то о покое и возвращении, но Вангаб не слушал. Жадно он всматривался в окружающие черты надземного мира, который в очередной раз покидал.

И в тоже время внутренне он оставался спокоен. Когда многочисленные кости - не только его - попадали на дно ямы, а последовавшие за ними комья земли закрыли от невидимых глаз вечерний свет, Вангаб понял, что всего лишь возвращается в мир грез. А потом, кто знает, вдруг ему еще доведется вернуться и в этот мир?

Потому что, как говорил отец, все только меняется. Но ничего не заканчивается.

А под спойлер слабо было убрать???

Да нет, не слабо. Просто здесь люди почему-то размещают тексты целиком.
Хотя, в целях экономии места, перенесите. Я возражать не буду.

Те рассказы, которые я здесь поместил, в интернете не нашлись, иначе - просто привел бы
ссылку.

Одно для двоих

Снайпер ждал свою жертву.
читать

А я читанул романтическую фантастику от Алексея Иванова "Корабли и Галактика"
https://royallib.com/book/ivanov_aleksey/korabli_i_galaktika.html
Необычно весьма... читанул до конца, не бросил...

Одно из последних мною прочитанных произведений...
Марина Некрасова - "Моё солёное солнце"
http://vstlit.ru/works/moyo-solyonoe-solnce-roman_559/

По-видимому, утонул все-таки Герасим, а не Муму, потому что из них
двоих только Муму могла рассказать Тургеневу эту историю.

А ведь он замахнется на Вильяма, нашего, Шекспира

Анекдот о уроке литературы, о произведении "Буратино"...

В школе на уроке литературы.
Учительница:
- Дети, вы прочитали сказку «Буратино»?
- Да-а-а!
- Тогда проведем разбор действующих лиц. Сидоров Вовочка отвечай.
- Буратино, главный герой, типичный гопник - тунеядец, но с претензиями; Мальвина - рафинированная либеральная интеллектуалка, тупая блондинка, хотя и голубыми волосами; Пьеро- эмо-недоумок; Артемон – прибившийся к дуре хозяйке, бродячий пес, подлежит отлову и усыплению; шарманщик Папа Карло - типичный представитель шоу-бизнеса, который и Буратино-то сделал для того, чтобы, ходить с куклой по дворам, развлекать толпу и зашибать деньгу; столяр Джузеппе Сизый Нос - единственный пролетарий, но алкаш, то есть, социально пассивен; Дуремар – трудяга, обеспечивает аптеки пьявками, зарабатывает на хлеб тяжким трудом; Базилио и Лиса Алиса – бродяги, социально-незащищённый слой общества, хитропопые мерзавцы. На фоне этого сборища уродцев эффективный менеджер Карабас-Барабас выглядит симпатично. Судя по фамилии или латыш, или литовец. Видимо, пережил депортацию и поэтому озлоблен.

Языковой анализ рассказчика анекдота, Вовочки:

Фамилия Сидоров - не настоящая, в смысле, еще у папочки при рождении была другая.
Из семьи понаехавших в столицы ррреволюцьонеров.
Уроженец западных краев, где обитает много диких латышей и литовцев.

МАДАМ ДАНО И ЕЕ ЛЮБОВЬ

Мадам Дано была очень, очень серьезной дамой и убежденно всем доказывала, что жизнь трудна, а счастье недостижимо. Кстати, она носила совсем другую фамилию, а «мадам Дано» ее прозвали за то, что все ее фразы неизменно начинались со слов: «Да, но…». Например, на слова «хорошая нынче погодка!» она тут же отвечала: «Да, но уже к вечеру она может испортиться», на сообщение о чьей-то свадьбе, поджав губы, говорила: «Да, но сейчас молодые семьи так часто распадаются…», на пожелание доброго здоровья – «Да, но кто застрахован от болезней, ведь может и кирпич на голову упасть?».

Но однажды на вокзале она познакомилась с месье Дану. У них завязался разговор, и мадам Дано по привычке стала жаловаться на жизнь. Но месье Дану тоже получил свое прозвище не просто так: он был весельчак, балагур, любил жизнь и на все ее каверзы и препоны предпочитал не сердиться, а удивляться: «Да ну?».

- С тех пор, как умер мой муж, я совершенно одинока, — удрученно говорила мадам Дано.

- Да ну?! – удивлялся месье Дану. – Ни за что не поверю, что такая чудесная женщина может быть одинока! Я думаю, мужчины просто столбенеют от восторга и предпочитают восхищаться вами издалека.

- Да, но… — по привычке начала мадам Дано и замолчала: слова месье Дану показались ей не лишенными очарования.

Польщенная мадам Дано продолжала:

- Жизнь меня не баловала, постоянно ввергая в суровые испытания…

- Да ну?! – всплеснул руками месье Дану. – То-то я чувствую в вас необычайную внутреннюю силу! Вот это жизнь вас натренировала!

- Да, но… — мадам Дано прислушалась к себе и точно ощутила что-то непонятное – может быть, даже внутреннюю силу.

- И еще – я так скучно живу, — доверительно призналась она. – Дом… прогулка… магазин… и все!

- Да ну?! – изумился месье Дану. – Тогда наша встреча – это судьба! Ведь я работаю униформистом в цирке-шапито! Сегодня мы развернемся на площади, и уже вечером я приглашаю вас на представление! Надеюсь, вы любите цирк?

- Да, но мой возраст… — застеснялась мадам Дано.

- Да ну?! – изумился месье Дану. – О каком возрасте вы говорите? Цирк – это любовь на все времена! Подумаешь, возраст!

- Да, но… — начала мадам Дано, но потом засмеялась и махнула рукой. Ей очень хотелось в цирк, ведь она там не была целых сто лет… – Ай, да ладно! В цирк так в цирк!

И вот вечером мадам Дано сидела в первом ряду, на приставном кресле, куда ее усадили по контрамарке, и вовсю хохотала и хлопала в ладоши, чувствуя себя маленькой девочкой. А один униформист в перерывах между номерами посылал ей воздушные поцелуи, и от этого сердце замирало и сладко ныло – совсем как в молодости!

… Через неделю цирк готовился уезжать.

- Как жаль, что вы нас уже покидаете… — огорченно проговорила мадам Дано, которая не пропустила ни одного представления.

- Да ну?! Это легко исправить! Поступайте в наш цирк, и мы вместе отправимся путешествовать по миру!

- Да, но… что я буду там делать? Я ведь ничего не умею!

- Да ну?! Наверняка вы умеете считать и сможете продавать билеты! Короче, вы приняты!

- Да, но униформисты не могут принимать такие решения, – усомнилась мадам Дано.

- Да ну?! Видите ли, униформист я для души, а вообще-то я директор этого цирка. В свободное от работы время! Так что быстренько за вещами, нас ждет Большое Цирковое Путешествие!

Если в ваш город приедет цирк-шапито, обязательно обратите внимание на кассиршу. Эта пожилая дама распространяет вокруг себя веселье и хорошее настроение. Ее зовут мадам Зато. Это не настоящая фамилия, а прозвище, потому что на любые жизненные невзгоды и неудачи она смотрит с оптимизмом и всегда находит, что противопоставить им. Моросит дождик? Зато грибов будет море! Сломались дужки у очков? Зато получилось чудное пенсне! Вся жизнь проходит на колесах? Зато у нее много друзей, радости и смеха, и можно делиться этим с людьми, которые приходят покупать билеты!

Может, вы не поверили, что такие чудеса случаются в жизни? Скажете: «Да, но…». Да ну, все равно не поверю, что вы такие зануды! Зато весело и вселяет надежду на чудо!

Автор: Эльфика

PS. Можно было, конечно, сделать ссылку, но уж очень понравилась сказка! Вот я и подумал, что, на всякий случай, пусть она сохранится, также, и на страницах crestbook'а.

Эти выходные смотрю хоккей и читаю Гоголя.

Понял так, шо короткие стильные тексты размещают здесь. Вот текст за одесский говорок, чисто Бабель. И таки сюжет - чисто Таррантино.

— И откуда таки на нас свалилась эта цаца, Жора? — спросил мужчина постарше.
— Цацу прислали аж из Житомира, — ответил мужчина помладше, — Теперь цаца целыми днями звонит обратно в свой великий Житомир, шобы поплакать за жизнь в нашем захолустье.
— Шо вы говорите? — мужчина постарше дёрнул подбородком, — Я всегда утверждал, шо телефон в сберкассе должен иметь выход только на милицию. Почему три целых клиента должны ждать вот уже целое утро, пока цаца наговорится и соизволит принять деньги на книжку? Я всецело поддерживаю эту пожилую даму!
— Миша, я таки не очень понимаю эту вашу махинацию с дробями, но крепко уважаю целостность вашего мнения, — кивнул мужчина помладше.

— Слушайте меня свободным ухом, столичная цаца! — возмущалась тем временем пожилая дама. — У меня больше дел, чем у вас пустоты под бигудями. Оставьте в покое варнякать по телефону, начните обслуживать население! Мы устали слушать за ваши мансы и хочим пополнить книжки.

Дверь распахнулась и в помещение вошли трое мужчин. Один из них направился к окошку кассы, второй остановился в центре комнаты, а третий заложил дверь, просунув ножку стула в ручки.
— Дамы и господа, ша! — сообщил первый, — Я не стану брехать, шо никто не пострадает, но если будет тихо, то может оказаться, шо я зря переживал за ваше здоровье. С другого бока, на дверях стоит вооружённый Йося, а прямо рядом с вами стоит вооружённый Додик, шо уже кое-шо за тишину, как вы думаете?

Он наклонился к окошку и с улыбкой поинтересовался:
— Имею до вас два вопроса — как зовут такую милую барышню и держите руки так, шобы я их видел даже закрытыми глазами. Я — Беня, если вы не вдруг не знаете. Но если вы таки вдруг не знаете, то это револьвер, шо уже кое-шо за меня, как вы думаете?
— Я дико извиняюсь, Беня, — подал голос мужчина постарше. — Но цаца приехала из Житомира и очень даже может не знать за Беню. Я совсем не удивлюсь, если цаца не знает даже за револьвер.

Девушка-кассир возмущенно фыркнула, с треском положила трубку, встала и откинула назад каштановые волосы, закрывавшие лицо.
— Знаете шо, знаменитый на весь город Беня? Вы так размахиваете своим пистолетом, как будто он ваша единственная гордость. Если хочите знать, меня зовут Ляля.
— Цацу зовут Ляля, — закатила глаза пожилая дама. — Тикай-ховайся, Житомир на тропе войны.

Беня прищурил левый глаз, оценивая красоту девушки, и спокойно осведомился:
— Ляля, зачем вы говорите злых слов, Ляля? Я шёл сюдой и думал за кассу. Теперь я стою в кассе и думаю за вас. А время тем временем исходит на пшик и деньги до сих пор не перешли из вашей симпатичной конторки в наши вооруженные до зубов руки. Скажите, Ляля, вы думаете, шо так должно быть? Или вам капельку кажется, шо я таки сбился с курса?
— Скажите, Беня, это шо, налёт? — возбуждённо поинтересовался мужчина помладше. — Так наверное, нам пора лежать тихо и делать вид, шо мы вас в упор не видим. И мы хочим вас заверить со страшной силой, шо даже самого маленького звука в ваш уважаемый адрес...
— Жора, замолчите свой рот! — дёрнул того за рукав мужчина постарше. — Беня работает! Шо вы буркочите ему под горячую руку?! Ляжьте уже на пол. Где вы пошли ложиться, шлимазл в жилетке? Там уважаемый Беня может, не дай бог, через вас споткнуться на каждом шагу.

Знаешь, Беня, — вежливо заметил Йося. — Я слушал твоих последних слов и задумался.
— За какой предмет ты задумался, Йося? — спросил Беня.
— Я задумался за курс валют, — ответил тот. — Ты будешь смеяться, но я начинаю иметь за него сомнений.
— Нашёл время, малохольный! — хмыкнул Додик. — Давай сначала вынесем валют, а потом начнём думать за ихние курсы.
— А вот таки нет, Додик, — помотал головой Йося. — Думать надо именно сию минуту. Потому шо если валюта пойдёт коротким курсом на выход, то мне, с тяжеленными мешками, придётся всю дорогу переступать через этого поца на полу. Так я скажу тебе, Додик, шо меня это слабо радует.
— Боже мой, Йося, кончай уже быть маленьким мальчиком твоей уважаемой мамочки, — пожал плечами Додик. — Ходи прямо по этому поцу. Я еще не слышал хоть за одного человека, которого бы раздавили деньги.

— Жора, скоренько ползите сюдой до меня, освободите дорогу людям, — моментально понял ситуацию мужчина постарше. — Им же таскать тяжестей! Шо вы там развалились в центре помещения, как провинциальная доярка на городском пляжу? Мадам, и вы тоже ляжьте уже, сколько можно задерживать людей? Им таки надо работать.
— Вы серьезно имеете думать, шо я ляжу на грязный пол в новой шубе? — воскликнула пожилая дама, яростно жестикулируя. — Шоб вы лопнули, как вы говорите глупостей! Лежите уже, где валяетесь, и молчите, как фаршированная рыба. Так вы хоть кое-как будете выглядеть человеком.
— А шо вы с меня хочите?! Беня сказал, шо это ограбление, — принялся слабо защищаться тот. — Где вы видели, шобы одни порядочные люди стояли, когда другие уважаемые люди грабят кассу?!
— Беня, паршивец, шоб ты лопнул! — дама перевела возмущенный взгляд на Беню. — Ты так сказал? Да как у тебя язык повернулся в том самом роте, которым ты каждую субботу уминаешь мой бульон с кнейделах? Можешь сколько угодно пачкать свою репутацию этими делами, но не смей пачкать мою шубу! Дайте мне пополнить книжку, а когда я уйду, хоть обваляйтесь на этом вонючем полу всем гамбузом.

— Йося, зачем ты набрал в рот воды, Йося? — спросил Беня. — Или ты собираешься, наконец, шо-то делать? У меня уже дырка в голове через этот хай.
— Мама, зачем вы сюдой пришли? — спросил Йося у пожилой дамы. — Я сто раз говорил вам хранить деньги дома! Или купите себе шо-нибудь, мама.
— Йося, шоб ты лопнул! Как я могу держать такие деньги дома, когда я там совсем одна?! Твой папа решил уже три года прохлаждаться на кладбище, лишь бы ничего не делать, так ты хочешь, шобы я тряслась от страха с этими деньгами под матрацом?! Я таки купила шубу. А сдачу я принесла на книжку. Йося, этот паршивец Додик, шоб он лопнул, какает тебе в мозги. Он не имеет уважения до матери, так не смей с него учиться, ты меня слышишь?!
— Мама, из-за вас весь город с меня смеётся, мама! — вздохнул Йося. — Вы каждый раз тащите денег до очередной сберкассы, я каждый раз приношу их вам взад. Моя доля делает шикарный оборот, мама, но денег через это больше не становится. Ваш гений, мама, растоптал в пыль все законы экономики. Давайте один раз сделаем наоборот — сначала я ограблю кассу, а уже потом вы пополните книжку. Шо вам — жалко попробовать? А вдруг это таки да прибыльно?

— Значит так, — Беня засунул револьвер за пояс. — Всем ша! Жора, ползите да стенки и нехай мадам приляжет на вас. Йося, не хами маме. Додик, тащи мешки. Ляля, открой сейф. Этот гоп-водевиль начинает делать мне нервы. И потом, уже почти обед. Я хочу тут скоренько закруглиться и повести Лялю в шашлычную.

— В шашлычную? — хмыкнула пожилая дама. — Беня, шоб ты лопнул, или ты решил, шо Херсон — это другая Вселенная и гастроль будет вечной?!
— В шашлычную? — взвизгнула Ляля, колдуя над сейфом. — Боже мой, Беня, я не знаю, за шо вы такой известный, но вас еще причёсывать и причёсывать. До шашлычной можете водить этих ваших актрисок. Я не пойду с вами до шашлычной, так себе и знайте. Вечером вы поведете меня до ресторана. Потом танцы, катание на лодке, гулянка под луной и ювелирный разврат. Так это делалось в Житомире, или вы чем-то хуже, Беня?

Дверца сейфа щелкнула.
— Готово! — сообщила девушка. — Выгребайте скорее, мальчики.

Когда налётчики с добычей покинули помещение сберкассы, пожилая дама подошла к окошку и поглядела на девушку, качая головой.
— Вы таки шустрая цаца, Ляля, — сказала она. — Но под вашими бигудями прячется недюжинный зад. Я таки не буду пополнять книжку. Я даже сдам шубу обратно. Вы меня понимаете, шустрая цаца Ляля? Потому шо когда рыжая Соня вернётся с херсонских гастролей, у Бени будет бледный вид, у вас — кадухес на полморды, а мой шлимазл Йося на время останется без работы. Так кто ему займёт немножко денег, кроме родной мамы?

Три теплых рассказа белорусского писателя Василя Ткачёва

Гектор Мало "Без семьи"!
Ребята, это супер книжка! Советую всем!
Обязательно прочитайте! Она небольшая