Дневник библиотекаря И., год 2007

Мастер читает и посмеивается над нами.

пятница, 16 марта 2007 г.

Играли при свете шахтерских ламп: техника безопасности, однако. Хотя в соляных шахтах рудничного газа вроде бы быть не должно.
Игровой столик тоже музейный, неудобный, облокотиться толком не на что. Часы древние, в большом деревянном корпусе, тоже механические.
Фотограф от «Кляйнвальде цайтунг» снимает исключительно механической камерой 1939 года выпуска. Камера, штатив, магний (лампы, значит, шахтерские, а как магнием сверкать ? пожалуйста).
Мы играли в закутке, вдали от экскурсионных путей, проводов и прочего комфорта. Туалет ? био. Рукомойник, полотенца. Помимо игроков ? судья, репортер, фотограф и старый горняк ? представитель шахты-музея. По технике безопасности положено.
Я игру мешал с размышлениями о ку-бомбе, и потому выиграл лишь одну партию, а две свел вничью.
Поднявшись после игры наверх, я увидел хвост к кассе: музей стриг купоны?
У входа же продавали газету с фотографиями открытия «Кляйнвальдского счета».
Быстро сработано.

(Текстовый редактор MsWord предупредил «о ку-бомбе пишется слитно» и предложил заменить - примечание публикатора)

Кляйнвальде цайтунг, экстренный ночной выпуск

Обеспокоенный долгим отсутствием вестей из шахматного зала соляной пещеры, старший советник Теодор Пфальц решил выяснить, что случилось.
Подняв заградительную ленту, он прошел по тоннелю до т. наз. «шахматного зала», где и проводился необычайный поединок.
В зале никого не было!
Герр Пфальц тут же вернулся в служебное помещение, и спустя минуту уже в сопровождении гида Лины Ульрих и служителя Томаса Беллерманна вновь прошел путь до шахматного зала.
Все трое увидели то же самое: горели шахтерские фонари, чинно стояли стулья, на шахматном столике аккуратно стояли фигуры, рядом лежали бланки записи, «паркер» Шмидта и простенькая ручка русского любителя. Но людей не было: судья соревнований Иоганн Фальфшуттер, шахматный мастер Карл Шмидт, русский любитель Айванникофф, наш спортивный обозреватель Дитер Граф, фотограф «Кляйнвальде цайтунг» Юрген Ханеман и работник шахты-музея Пауль Криксдорф бесследно исчезли.
Судя по записи, игра оборвалась на первой за сегодняшний день (а всего четвертой) партии на 24 ходу в острой позиции. Время белых (ими играл наш прославленный мастер) 39 минут из отпущенного часа, время черных давно превысило отпущенный лимит в один час. В сущности, часы черных шли почти семь часов?
Воротясь в служебное помещение, герр Пфальц по проволочному телефону обратился в полицию, представители которой незамедлительно прибыли на место.
Пока удалось выяснить следующие факты:
Незаметно покинуть «шахматный зал» участники соревнования не могли: немногочисленные ответвления, уходящие из зала, пропустят разве кошку. Единственный же выход из зала проходил мимо служебного помещения, в котором неотлучно находился советник Пфальц, и периодически заходили другие работники музея. Допросили оператора подъемника: тот, разумеется, подтвердил, что никого из упомянутых господ на поверхность он не доставлял.
Полиция пока не комментирует случившегося.
Для наших читателей мы воспроизводим позицию последней партии таинственного матча?

воскресенье, 18 марта 2007 г.
Мэр Кляйнвальде фрау Шнайдер в ответ на предположение, что сегодняшнее прибытие в город сил быстрого реагирования, оцепление шахты-музея и эвакуация жителей из близлежащих зданий явились следствием таинственного исчезновения участников шахматного матча накануне сказала, что любые комментарии преждевременны?
Кляйнвальде цайтунг, специальный выпуск

На этом дневник библиотекаря И. обрывается.
Боюсь, что он угодил в места, где право переписки отсутствует.
Как только я получу от него новые известия, то поделюсь ими с читателями. Если, конечно, они, читатели, того пожелают.

Публикатор

+4052 (число просмотров темы)

Мастер Только вчитались и сразу обломайтес...

Желаю!

Продолжение будет, но позже. Летом или осенью.
Сейчас все свободное время съедает Чемпионат Гостевой КаспаровЧесс, а несвободное - роман.
Последняя перед перерывом запись:

вторник, 20 марта 2007 г.

"Профессор Гейцман Глюк утверждает, что предположение небезызвестного исследователя аномальных явлений Соломона Нафферта о том, что загадочное исчезновение шахматистов из соляной шахты-музея Кляйнвальде, последующее появление в Кляйнвальде спецподразделения "Паллада" Северо-Атлантического оборонительного союза и катастрофа на русской шахте под Кемеровым связаны между собой, не имеет достаточных оснований. Компетентные органы не подтверждают того факта, что британский специалист, погибший на шахте "Ульяновская", являлся офицером спецподразделения "Паллада".
В свою очередь появились сообщения, что сам Нафферт может быть привлечен к ответственности за разглашение сведений, составляющих государственную тайну...

(по сообщениям агентства Аль-Джазир)

Вот, нашелся случайно листок из дневника библиотекаря И.

Стихи, сочиненные в багажнике автомобиля «Волга» 2 марта 2007 года

Судьба
Над седой равниной Моря
Гордо реет Буревестник
Он летает высоко
И, наверное, оттого
Выражает его морда
Что он дядя очень гордый.
Так в гордыне и живет,
Гордо реет, жрет
И срет он на головы пингвинам,
Населяющим долины.
Глупый пИнгвин робко прячет
Тело жирное в утесах
Но напрасно.
Как не тщись, от говнища не спастись!

Кстати, вот упоминание в прессе о Ку-бомбе.

http://www.computerra.ru/think/shepetnevka/312408/

Небольшое, правда, но будет, быть может, и целая статья...

Получено от Библиотекаря Иванникова с обратной стороны мира:
1
- Не вздумай якшаться со всякой рванью! - мать сегодня была злой, наверное, опять получила письмо с материка.
- Не буду, - Еремка спорить зарекся давно. Что толку?
- И вообще, поосторожнее. Помни, завидуют нам.
- Я помню, - он надел чуни, запахнул полы тулупчика.
- Сразу домой возвращайся, - крикнула в спину мать.
Еремка, не оборачиваясь, махнул рукой, мол, вернусь, вернусь я. Куда ж денусь.
Идти было легко, ветер улегся и только изредка шевелил лапой, отчего снежинки прыскали в стороны, но тут же успокаивались. Давешняя пурга была гонцом, напоминанием: ждите, ужо скоро... тогда надолго... Но скоро - еще не сегодня.
От быстрого шага Еремка распарился, и холод, домашний, нудный, пробравший до самого нутра, поселившийся, казалось, навечно, ушел. Убежал, вернулся в дом, чтобы ночью вновь заполонить собою - все.
Небо светлое, но и на его фоне Еремка различал белесый кур над шахтой. Виделось хорошо, зорко, и он порадовался тому. Нужно ж хоть чему-нибудь радоваться.
Его нагнал Борщан, потом Ванятка, они тоже вглядывались в небо над шахтой, но вслух говорили о всяких пустяках. То есть, это, конечно, и не пустяки вовсе - когда придет транспорт с углем, что ждать от нового управляющего, будет ли почта, - но все эти вещи происходили сами по себе, о них можно говорить или молчать, неважно, ничего не изменится хоть от самых долгих разговоров. Может быть, другое тоже - не изменится, но оно касалось каждого по отдельности, и, случись что, каждый и останется - один.
Ближе к шахте подошли и другие ребята, теперь их было много, задумай ссыльняшки что затеять - получат сполна, но те шли мирно, своею стороной.
Пришли они точно, бригады почти все спустились, и ждать пришлось самую малость, переоделись, и - здасьте-пожалте.
Милостипросим пересчитал всех, затем Вовка-с-мельницы начал медленно, по складам, читать газетные вырезки. "Российский Ратник" и без того обязан был выписывать каждый взрослый, и потому Еремке было скучно: все это он читал прежде, и про победу под Гданьском, и про зверства кровавых тевтонов, и про движение "Фронту - нашу веру и наш труд". К тому же Вовка-с-мельницы читал плохо, запинался, глотал слова, оттого выходило даже смешное, вроде "шолдаты просят по уху, и они получат сполна", вместо "солдаты просят пороху", но смеяться было нельзя, лучше норму не выполнить, чем рассмеяться, и Еремка постарался вообще ничего не слышать.
Когда политинформация, наконец, закончилась, все даже обрадовались. Милостипросим еще раз пересчитал народ, выдавая фонарики, прежде Еремка всегда удивлялся, зачем дважды делать пустую работу, а потом удивляться перестал, понял: пустую работу исполнять легче, чем нужную.
- Ну, молодая гвардия, милости просим. На всем готовеньком жить, конечно, приятно, но хоть что-нибудь отработайте отечеству, хоть капелюшечку.
Клеть шла быстро; минуты эти, когда замирало внутри, когда обступала со всех сторон - громада, чувствовались особенно остро, казалось, продлись они самую малость - и он научится летать, даже не научится, а просто вспомнит, как это делается. Сколько раз он опускался вниз, столько и появлялось это чувство. Да только пустое, обман. И легкость сменилась гнетом, что наваливался и придавливал книзу.
Клеть содрогнулась и - остановилась.
Приехали!
Здесь всегда было тепло и всегда дул черный буран - ветер, что для вентиляции. На самом деле он был, наоборот, светлым из-за млечного пара, но большие того не видели и звали - черным.
- Пошли, - подтолкнул он Ванятку. Оба они работали рядом, он с пятой бригадой, Ванятка с шестой, и потому сразу отделились от остальных.
Люма светила едва-едва, участок был самым старым, говорили, что здесь работал еще сам Мастер. Насчет Мастера, наверное, привирали.
У развилки он попрощался в Ваняткой, толкнув того для бодрости в бок.
- Ну, пока, - отозвался Ванятка. - Вечером свидимся.
Тут бы его толкнуть вдругорядь, да не толкнуть, наподдать, чтобы не трепался зазря, не сглазил, но он только кивнул. Свидимся, если живы будем.
Ветер дул и дул, не иначе инспекцию ждут. Инспекция в непродутую шахту не пойдет, побоится. А взрослые будут костерить ветродуй. Из-за него радикулит, не разогнуться.
Его встретил Архипыч, большак.
- Как ты, Еремкушка? - ласковый голос давно не обманывал Еремку, но он, вежливо ответил:
- Спасибо, дядя Коля, хорошо.
- И ладненько. Нам, Еремкушка, кровь из носу, план делать нужно. Десятый день сегодня, последний. Артель из сил выбивается.
Насчет плана Архипыч врал, план артель выполняла с верхом. Просто хотел премпайку получить. Премпайка у большаков была что надо: и мяса давали, и луку, и муки. Ну, и артели кое-что доставалось, не без того. Ежели на всех поделить, то простой артельщик едва пятую часть получал против большака, так на то он и большак, чтобы долей быть выше прочих .
- Я постараюсь.
- Вот-вот, постарайся, Еремкушка, а артель тебя уважит, обещаю.
Обещанию Еремка поверил. Жалко, что ли, большаку артельного?
Он побрел в каморку. Архипыч шел следом, бубня насчет почета, благ и хорошего отношения.
- Ведь я не как другие, не кричу, пальцем не трогаю, наоборот. И ко мне люди тоже с пониманием, для них ведь стараюсь, каждому дома лишний ломоть не помешает, ведь верно?
- Конечно, дядя Коля.
- Вот и ты принесешь, мамка, небось, обрадуется, кормилец вырос.
- Обрадуется, дядя Коля.
Наконец, они дошли до каморки.
- Видишь, как хорошо мы устроили местечко. И не дует ниоткуда.
- Очень хорошо, дядя Коля. Так я иду.
-Иди, иди, Еремкушка. Артель на тебя надеется, - и он прикрыл за ним дощатую дверцу.
В каморке, действительно, не дуло. Пара прикопилось - туча, он валил и валил с куска Старой Жилы. Пахло грозою.
В углу лежала дерюжка. Еремка свернул ее в три слоя, сел, вышло даже удобно.
Большак ушел, кашель его потерялся в далеком шуме ветродуя.
В голове зазвенел колокольчик, серебряный, чистый.
Начинается.
Иголочки начали колоть пальцы, совсем небольно, щекотно. Пар, окружавший его, покраснел, стал малиновым, в клубах начали проступать лица, морды?
Первая ступенька. Мороки.
Одна из морд выступила вперед, посмотрела внимательно на него. Шушунок. Он, может быть, и явь - встречали его и в других местах, опять же только дети. На медведя похожий, или, действительно, медведь.
В глазах Шушунка блеснул огонек, блеснул, и погас. Ушел медведик.
За ним пропали и другие.
Туман рассеялся.
Он начал - видеть?

Из сегодняшних сообщений: в Санкт-Петербурге задержаны члены молодежной антиправительственной организации. их обвиняют в покушении на губернатора Матвиенку.
Да уж...