Стихи, которые мы читаем

Борис Херсонский

Смыслов и Ботвинник передвигают фигурки на квадратной доске.
Охотник Петров две беличьих шкурки добыл в окрестном леске.
Урки поют - мелодия "Мурки" отдается в правом виске.

Выезжают шесть черных "чаек" из кремлевских ворот.
На нарах урка скучает, за душу "Мурка" берет.
Страна космонавта встречает, молча, разинув рот.

Космонавт идет по ковровой дорожке, за собой волоча
шнурок развязавшийся. Хлебные крошки подбирает курча.
Водка дешевле трешки. Дрожит рука палача.

Конь скачет буквою "г", пешка - только вперед.
Застыли на потолке мухи разных пород.
Каждая лапкою лапку под брюшком изумрудным трет.

Петуха на рынок свезем, Христа грехами распнем.
Распаханный чернозем плодороднее с каждым днем.
Смыслов ходит ферзем, Ботвинник - конем.

Время в часах стучит. У противника дело - швах.
Ботвинник сидит, молчит. Смыслов говорит: "Шах!"
Мурка громче звучит, отдается, ***, в ушах.

Глухой глухого звал к суду судьи глухого,
Глухой кричал: «Моя им сведена корова!» —
«Помилуй,— возопил глухой тому в ответ, —
Сей пустошью владел еще покойный дед».
Судья решил: «Чтоб не было разврата,
Жените молодца, хоть девка виновата».
А.С.Пушкин

Осип Мандельштам
(1931)

Я пью за военные астры, за все, чем корили меня:
За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня.

За музыку сосен савойских, полей елисейских бензин,
За розы в кабине ролс-ройса, за масло парижских картин.

Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,
За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин,

Я пью, но еще не придумал, из двух выбирая одно:
Душистое асти-спуманте иль папского замка вино...

Мандельштама, грех сказать, знаю одно наизусть. Но какое.

—- добавлено: 12 май 2018, опубликовано: 11 май 2018 —-

С Райкиным готовсогласиться - в стихотворении есть скрытый эротизм, а может. просто домой мне пора.

Мария Володина
Сульфа*

Кто был весел и смел - пролетел и однажды и дважды.
Кто посмел не однажды - сполна схлопотал по губам.
Это мёртвый сезон, из которого выйдет не каждый.
Только мокрое дело приносит победы гербам.

Кто не хочет во благо - в итоге кончает на плахе.
Кто кончает на плахе - идёт поперёк и вразрез.
Я лежу на кровати в смирительной белой рубахе
И не чувствую Бога в бетоне больничных небес.

Я не знаю апостола там, за больничной оградой,
Где до лучших времён остаётся пустая графа.
Я не вижу исхода из этого адского сада,
Всё, что было во мне, всё дотла выжигает Сульфа.

О, Сульфа! Я не помню, откуда пришло это имя.
Я не помню себя, и какой между нами расклад.
Если ты человек - то с ружьём, если камень - то в темя,
Если женщина ты, я - убитый тобою солдат.

Это имя моё. Я афганская мать-героиня.
Я бросалась под танки, и мне раздавили лицо.
Я лежу на спине, я Земля, я Сульфара-пустыня,
Я в себе погребаю своих и чужих мертвецов.

Я в себе погребаю пространство и время увечий.
Я себя погребаю вне всяких времён и широт.
Я бросалась словами, и мне отвечали картечью.
Я кидалась на стены и падала грудью на дзот.

И пока наши шансы колеблются между и между,
И когда я рыдаю, уткнувшись в колени врачу,
Я кричу не затем, что во мне ещё живы надежды,
А затем, что уже ни о чём говорить не хочу.

Я пройду сквозь Сульфу, позабуду и дело, и слово,
И пустая графа мне забрезжит дорогой прямой.
Доктор скажет родным, что больная жива и здорова,
Социально-нейтральна и может вернуться домой.

Я ступаю легко, как по небу плыву над проспектом.
Мать закрылась на ключ и в глазок наблюдает ландшафт.
Не узнает лица моего, не поймёт диалекта,
И не примет на веру, и втуне затянет свой шарф.

И повиснет молчанье в обители, родственной раю,
И наступит на горло, и в тело вонзится, трубя...
"Узнаёшь ли меня?" Узнаю тебя и принимаю,
Принимаю парад, вызываю огонь на себя.

Погребаю в себе мертвецов к селезёнке носками.
Погребаю себя там, где брезжит пустая графа.
Только выжженный ветер гоняет пески за песками.
Это смерч разыгрался, которому имя - Сульфа.

*препарат, применяемый в "психушках"

Марина Умурзакова

Цианистый ангел

Ввалятся - в чёрном на фоне дверного проёма.
Скажут стоять на месте, дулами автоматов
Станут швырять предметы, и, в поисках тайной правды,
Вряд ли поймут, что мне ничего не страшно...

Город - по-мирному тих, по-военному тёмен.
Бритые головы лип бьются о ветер.
Через решётку в окне стального фургона
Виден последний путь - ничего не страшно...

Тайная правда уже улетела - знайте!
Я улечу вослед, и хранитель - калий,
Ангел цианистый, в тонкий сосуд запаян,
Спит у меня за щекою, и мне - не страшно!

Юнна Мориц

А что они играют вам на скрипке
С той стороны, где ни одной струны?
А то, что вы, Истории ошибки,
Всегда не с той играли стороны!

И в шахматы играя с вами жёстко,
Проигрывая с треском, всякий раз
Они переворачивают доску
И вешают свой проигрыш — на вас!

Их нагло изолгавшиеся перья
Россию топят в грязной клевете
И празднуют, что к ним полно доверья,
А ноль доверья — к вашей правоте.

Но те, кто знают гитлерья ошибки,
Прекрасно слышат правоту страны —
России, не играющей на скрипке
С той стороны, где ни одной струны!

Несколько стихов, утянуто с одного форума, ник автора - АнонимС

Нечто шахматное...

Несколько эмоциональных...

А вот это настолько совпало с моими мыслями...

Семён Кирсанов

Новое «нео»

В поисках рифмы на «небо»
Я набрел в словаре на «нео» —
«Неофит», «неолит», «неодим»…
Наверное, я не один,
Удивившийся этому «нео».
Может быть, так с корабля открыватель земель
Увидел и остров Борнео.
И мне захотелось, чтоб мир начинался на «нео»:
Неомир, неодень, неожизнь!
Неолит — со следами костей и улиток,
Неофит — от пещерных камней до калиток.
Неосвет, неодом, неомир!
Пусть он будет всегда неоткрытым,
Необычным и необжитым.
Только — нов, как природа весной —
Не новинкой, не новостью, а новизной!

О, мое новое «нео»!
Мое озаренье мгновенное —
Небо мира необыкновенное.
Так у речи на дне мне, как капитану Немо,
Открылись подробности будущих слов
И их необъятнейшие неовозможности.
Почему же опять упрекают меня
В необдуманной неосторожности?

Ещё того же Кирсанова

Скалу, что льдинами
нависла круто,
тенями длинными,
как демон Врубеля в павлиньих перьях,
покрыло утро.
Теперь я видел из узкой ямы,
из тьмы безлестничной,
как стены сложены,
как, подытожены века слоями
породы треснувшей.
Изломы нижние под тенью хмурой
валялись
книжною макулатурой,
как в обвалившейся библиотеке…

Кто был тот, рывшийся
здесь в юрском веке,
в стеллажах, стиснутых
в подземном шкафе?
И что оттиснуто
на корешках их?
Где их раскрытье?
На Крите знаки прочесть бы легче!
Закладки брекчий
в тысячетомных
собраньях сбросов.
Пропасть вопросов!
Таблицы сдвинулись.
Природы клинопись на плитах плоских.
Как называются
такие блестки, стеклом облитые?
Не пневмолитовые ли сложения?
Воображение мне нашептало:
«Здесь — цель разведки!»
Крупинки серые лантана, церия…
Названья странные
металлов редких —
лютеций, стронций…
Слова, звучащие
подземно, дивно.
И мысль кипящая
меня ошпарила:
радиоактивность!

Вверху у края
сверкнуло солнце,
как грань брильянта,
жужжа, сверкая
бурлящей массой
слепящих ядер.
Стена стояла
раскрытой кассой,
и в ней — миллиарды!
Нашел! Конечно!
Вот этот прогиб…
Здесь — цель конечная моей дороги.
Сны были в руку,
сбылись виденья,
не зря — паденье!
Мелькнув шутихой,
грань откололась,
ощупать можно!
И тут же тихий сигнальный голос:
«Не в этом выход,
оставь, все ложно…
В снах — нет значенья!»

Но излученье все нарастало.
Как разноцветно,
как ярко стало!
Как ленты спектра
горят на призмах!
Какой? Который
здесь — чистый торий?
Актиний? Литий?
Вернейший признак
моих открытий — стена сияла!
На мелком щебне,
как злой волшебник, стена стояла,
прижав к сверкающей груди
осколки…

А ведь страна еще
не знает, сколько
чудес тут скрыто!

Вот что открыто!

Теперь отвергли б мы
нефть, уголь, ветер!
Ведь тут энергии
на сто столетий!
Всем людям будущего
запас богатства!
Но как добудешь его,
как вверх добраться?
Нельзя, нельзя ж его
оставить в нетях,
в теснинах этих
зарывшись заживо!

Как вьются жилы
наследства щедрого
в отвесных скалах!
О, если б четверо
сложили б силы
и путь искали,
и я, и рядом,
вожак отряда,
и тот, с вечерним
зрачков свеченьем,
и тот, кому я в беде признаться
мог напрямую, —
нам — только взяться б —
по плитам каплющим
к подарку яркому
друг другу на плечи
и руку на руку!
Мы б в этой гибели
ступеньки б вырубили,
мы проложили бы
путь сквозь породу
и положили бы на стол
народу
клад,
что нашли мы, —
неисчислимый…

Но — под громадою
жил и извилин
один — я падаю,
один — бессилен!

О мир товарищей,
как ты далек!
Где остывающий
мой огонек!

Там, в человечестве,
пропасть нельзя,
кивни — засветятся
вокруг глаза.

Здесь — одиночество,
ни слов, ни глаз,
И огонечек твой
почти погас…

Геннадий Русаков

http://rusakov.poet-premium.ru/stihi_rsb.html

Выложу несколько стихов на украинском языке - или, как тут говорят, "на мове"

Ліна Костенко

Александр Егоров

Поэт, не раздавай гарантий
И заодно других не гробь.
Ты лучше, братец, свой талантий
Капусту квасить приспособь.

Пускай ты абсолютный гений,
Молчи - и будешь молодец.
Вот жил Есенин. Где есений?
Где пушкининий, наконец?

Уж сколько мы десятилетий
Торчим на этой борозде,
А где державиний и фетий?
И пастернакий, кстати, где?

Не прекословь судьбе-злодейке,
Ты изначально обречён,
Сидишь ли вечно без копейки
Иль, как уран, обогащён.

Ведь в менделеевской системе
Забито всё на много лет.
Там даже есть менделе-e-вий!
А блокия, к примеру, нет…

Везде плутоний, стронций, тритий…
И каждый - родич иль нахал.
Я не хочу, чтоб лядовитий
В такую мафию попал.

Алёна Солодкова

Вещий сон, навеянный одним известным романом

Мне снится водитель трамвая,
С безумно красивым лицом.
Я - солнечная, живая,
на транспортное кольцо...

Поди обойди эти рельсы!
Я в круге, а надобно за.
А он в бесконечном рейсе,
И барахлят тормоза.

На каждую стройную ногу
Найдется свой звон в ушах,
А масла совсем немного -
Пять капель на первый шаг...

Его сумасшедшие руки,
Его карамельный взгляд
Меня к сладострастной муке
Пожизненно приговорят.

Уже без тени испуга
Я падаю навзничь под.
Бесспорно, за грани круга
Хоть что-то моё попадёт.

И вижу, уже просыпаясь,
От крика дыша едва,
Как катится за трамваем
рассудка отрезанная голова...

Последняя строка требует доработки.

там рассудок надо выкинуть.

Как катится за трамваем
Нет. Не моя голова.

Ещё немного "мовы". Ник автора - Зоряна Ель

Белла Ахмадулина

Дом причастен воде и присвоен горой.
Помыкают им в очередь волны и камни.
Понукаемы сдвоенной белой зарей
преклоненье хребта и хвоста пресмыканье.
Я люблю, что его чешуя зелена.
И ночному прохожему видно с дороги,
как черемухи призрак стоит у окна
и окна выражение потусторонне.
Дому придан будильник. Когда горизонт
расплывется и марля от крыльев злотворных
добавляет туману, – пугающий звон
издает заточенный в пластмассу затворник.
Дребезжит самовольный перпетуум-плач.
Ветвь черемухи – большего выпуклый образ.
Второгодник, устав от земных неудач,
так же тупо и пристально смотрит на глобус.
Полночь – вот вопросительной ветви триумф.
И незримый наставник следит с порицаньем.
О решенье задачи сносился мой ум.
Вид пособья наглядного непроницаем.
Скудость темени – свалка пустот и чернот.
Необщительность тайны меня одолеет.
О, узреть бы под утро прозрачный чертог
вместо зыбкого хаоса, как Менделеев.
Я измучилась на белонощном посту,
и черемуха перенасыщена мною.
Я, под панцирем дома, во мхи уползу
и лицо оплесну неразгаданной мглою.
Покосившись на странность занятий моих,
на работу идет непроснувшийся малый.
Он не знает, что грустно любим в этот миг
изнуренным окном, перевязанным марлей.
Кто прощает висок, не познавший основ?
Кто смешливый и ласковый смотрит из близи?
И колышется сон… убаюканный сон…
сон-аргентум в отчетливой отчей таблице.

Александр Ерёменко

Ещё одно неизвестное стихотворение, утянуто с фиГбука, ник автора - Maellon

Двое возле моста

Я сутулюсь лицом на закат у подножья моста,
За спиной, заплетаясь водою, шумит пустота.
Ты щекой прислонилась к колючей верёвке перил -
Ты сюда не пришла бы, коль знала, что я натворил.

Я боюсь обернуться, смущённый желаньем узрить,
Ты молчишь через бездну, как возле закрытой двери.
Кто-то должен решиться: шагнуть, замечтаться, уйти.
Я не знаю, кем вымучен этот барьер на пути...

Мы, нетронутые, так страшимся сияния глаз,
Так пугает и жжёт неизбежностью первый наш раз.
Оба знаем — лишь только взглянуть — и ослепнем, и мост
Под стопой запылает, усталый, всё пустится в рост.

Невозвратностью ты тяготишься, и пальцы канат,
Беспокойные, гладят. Ты там у подножья одна.
Тем же зовом влекомая, прячешь немое лицо,
И свистишь незнакомую песню, снимая кольцо.

Нас лианы опутают смутной надеждой понять
И познать, как бывает, когда уж не чувствуешь дна
И летишь, и срываешься прикосновеньем руки,
И как эхо звучишь отраженьем над ложем реки.

И бросаешься в бездну желанья, и взмахом ресниц
Восстаёшь поутру шелестеньем невнятным страниц,
Пробудившись щекою к щеке, в середине моста,
Держишь жизнь за двоих. Выбор сделан. Внизу — пустота.

Поэт и смерть - всегда интересная и трагическая тема.
Вот что писал об этом Баратынский:

СМЕРТЬ

Смерть дщерью тьмы не назову я
И, раболепною мечтой
Гробовый остов ей даруя,
Не ополчу ее косой.

О дочь верховного Эфира!
О светозарная краса!
В руке твоей олива мира,
А не губящая коса.

Когда возникнул мир цветущий
Из равновесья диких сил,
В твое храненье всемогущий
Его устройство поручил.

И ты летаешь над твореньем,
Согласье прям его лия
И в нем прохладным дуновеньем
Смиряя буйство бытия.

Ты укрощаешь восстающий
В безумной силе ураган,
Ты, на брега свои бегущий,
Вспять возвращаешь океан.

Даешь пределы ты растенью,
Чтоб не покрыл гигантский лес
Земли губительною тенью,
Злак не восстал бы до небес.

А человек! Святая дева!
Перед тобой с его ланит
Мгновенно сходят пятна гнева,
Жар любострастия бежит.

Дружится праведной тобою
Людей недружная судьба:
Ласкаешь тою же рукою
Ты властелина и раба.

Недоуменье, принужденье –
Условье смутных наших дней,
Ты всех загадок разрешенье,
Ты разрешенье всех цепей.

Е.А.Баратынский.
Полное собрание стихотворений.
Библиотека поэта; Большая серия. Изд. 3-е.
Ленинград: Советский писатель, 1989.

Источник: https://www.chitalnya.ru/commentary/12928/

Все права защищены © chitalnya.ru

В.В. Бакакин

Люди как элементы, или Жизнь и Химия


Люди похожи на атомы,
Но - как венец творенья
- Они на орбиты наматывают
Не электроны, а - Время.
Время сжимается в массу.
Жаль, синтез не вечно длится,
- Жизни ресурс, как в кассу,
Заложен в ту же Таблицу.
Таит человеко-атом
Такую энергию-силу,
Что с каждым годичным квантом
- Меняет и статус и символ.

В годик - все Водородики,
Борики - в детском саду.
В школу пошли - Кислородики.
Хлоры - готовы к труду.
И - ускорение времени
- Паспортизуются Кремнии.

Девушкам в возрасте Серы
Снятся давно кавалеры.
(Многие Серы и Хлоры
Ныне зовутся "партнёры").
Стали мальчишки Аргонами
- Их помечают погонами.

Лучший Период - четвёртый,
До тридцати шести:
Можно и Богу и чёрту
Прекрасную чушь нести.
Прут по нему, как на танках,
- Броня и нервы крепки,
Все в двадцать два - Титаны!
Лишь часть в тридцать три - Мышьяки.

В сорок четыре многие
Роются в генеалогии:
В званьи Рутения модно
Слыть хоть чуть-чуть благородным.

И вот юбилейно-звучные
Первые пятьдесят.
Эпитетом не научным
Под золото цифры "косят".

Но прав, как всегда, Менделеев,
- Лишь Олово в том юбилее.

Вот женщины, чуть посурьмлённые,
- Ещё у них всё "на пять"
- Клеточки предпенсионные
Вдруг начинают считать.
И ждут, когда в возрасте Цезия
Дадут им - для внуков - "пензию".

А мужики кочевряжатся
И не хотят в Неодимы.
Они в шестьдесят - им кажется
- В реакциях необходимы.
Они ещё - дам обожатели
И должности ждут "на вырост".
(А при лантаноидном сжатии
Возможен кадровый выброс).

В редкоземельном зверинце
- Демографов злые границы.
И в семьдесят, в клетке Иттербия,
- Таблицы тяжёлую треть
Решив до упора переть,
- Мандат долгожителя требуйте!
Осилив легко, как смолоду,
Азартных алхимиков путь,
- Из Платины сделайте Золото,
Из Золота сделайте Ртуть!

И выше - тропою не торною
К лучам девяностого Тория.
А там - через звёзды иль тернии
- К нулям виртуального Фермия!

Верьте: в трёхзначной мистерии
Доступен атомный край,
За ним - с высоты Мейтнерия -
Безэлементный рай!

Поднимаю тему - очередными стихами на мове

Василь Симоненко

Євген Маланюк

Ася Гликсон

Разберу...

Разберу-ка себя по частям.
Что-то там, в механизме, неладно.
Вот сердчишко - колотит, частя.
Пусть остынет в коробке прохладной.

Вот набитая хламом башка –
Выбить дурь и почистить пинцетом
До последней мыслишки-стишка.
Так-то лучше. Но дело не в этом.

Где-то глубже, скрипя и шурша,
Что-то трётся без видимой цели.
Отвинчу...Посмотри-ка! Душа!
Да старинной какой-то модели.

Но душонка, похоже, с душком...
Проржавела местами, подгнила.
Не очистишь её порошком,
Не отмоешь хозяйственным мылом.

Попытаться её подлатать?
Будет больше заплат, чем начинки.
Что же делать с тобою, деталь?
Ты, вообще, подлежишь ли починке?

Нет, похоже. Хоть чисти, хоть три,
Хоть чини - тот же вид завалящий.
Покопаюсь отверткой внутри,
Да и выброшу в мусорный ящик.

Соберу, что осталось. Гляди,
Как работает, экое счастье!
Ведь никто не заметит, поди,
Что во мне не хватает запчасти...

Всё отлажено. И ни черта
Не мешает и не задевает...
Только гулко гудит пустота,
Неуютная и неживая.

Откопаю деталь. Отскребу.
Закручу пару гаек потуже...
Чёрт с тобою. Боли. Только будь.
Вечный двигатель мой неуклюжий.

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
Женщине из г. Вичуга
Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.

Ваш муж не получил письма,
Он не был ранен словом пошлым,
Не вздрогнул, не сошел с ума,
Не проклял все, что было в прошлом.

Когда он поднимал бойцов
В атаку у руин вокзала,
Тупая грубость ваших слов
Его, по счастью, не терзала.

Когда шагал он тяжело,
Стянув кровавой тряпкой рану,
Письмо от вас еще все шло,
Еще, по счастью, было рано.

Когда на камни он упал
И смерть оборвала дыханье,
Он все еще не получал,
По счастью, вашего посланья.

Могу вам сообщить о том,
Что, завернувши в плащ-палатки,
Мы ночью в сквере городском
Его зарыли после схватки.

Стоит звезда из жести там
И рядом тополь — для приметы...
А впрочем, я забыл, что вам,
Наверно, безразлично это.

Письмо нам утром принесли...
Его, за смертью адресата,
Между собой мы вслух прочли —
Уж вы простите нам, солдатам.

Быть может, память коротка
У вас.
По общему желанью,
От имени всего полка
Я вам напомню содержанье.

Вы написали, что уж год,
Как вы знакомы с новым мужем.
А старый, если и придет,
Вам будет все равно ненужен.

Что вы не знаете беды,
Живете хорошо. И кстати,
Теперь вам никакой нужды
Нет в лейтенантском аттестате.

Чтоб писем он от вас не ждал
И вас не утруждал бы снова...
Вот именно: «не утруждал»...
Вы побольней искали слова.

И все.

И больше ничего.

Мы перечли их терпеливо,
Все те слова, что для него
В разлуки час в душе нашли вы.
«Не утруждай». «Муж». «Аттестат»...

Да где ж вы душу потеряли?
Ведь он же был солдат, солдат!
Ведь мы за вас с ним умирали.

Я не хочу судьею быть,
Не все разлуку побеждают,
Не все способны век любить,—
К несчастью, в жизни все бывает.

Ну хорошо, пусть не любим,
Пускай он больше вам ненужен,
Пусть жить вы будете с другим,
Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.

Но ведь солдат не виноват
В том, что он отпуска не знает,
Что третий год себя подряд,
Вас защищая, утруждает.

Что ж, написать вы не смогли
Пусть горьких слов, но благородных.
В своей душе их не нашли —
Так заняли бы где угодно.

В отчизне нашей, к счастью, есть
Немало женских душ высоких,
Они б вам оказали честь —
Вам написали б эти строки;

Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую.
От нас поклон им до земли,
Поклон за душу их большую.

Не вам, а женщинам другим,
От нас отторженным войною,
О вас мы написать хотим,
Пусть знают — вы тому виною,

Что их мужья на фронте, тут,
Подчас в душе борясь с собою,
С невольною тревогой ждут
Из дома писем перед боем.

Мы ваше не к добру прочли,
Теперь нас втайне горечь мучит:
А вдруг не вы одна смогли,
Вдруг кто-нибудь еще получит?

На суд далеких жен своих
Мы вас пошлем.
Вы клеветали
На них.
Вы усомниться в них
Нам на минуту повод дали.

Пускай поставят вам в вину,
Что душу птичью вы скрывали,
Что вы за женщину, жену,
Себя так долго выдавали.

А бывший муж ваш — он убит.
Все хорошо. Живите с новым.
Уж мертвый вас не оскорбит
В письме давно ненужным словом.

Живите, не боясь вины,
Он не напишет, не ответит
И, в город возвратись с войны,
С другим вас под руку не встретит.

Лишь за одно еще простить
Придется вам его — за то, что,
Наверно, с месяц приносить
Еще вам будет письма почта.

Уж ничего не сделать тут —
Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.

О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно —
Так я от имени полка
Беру его слова обратно.

Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане.


По поручению офицеров полка К. Симонов
1943
Константин Симонов. Собрание сочинений в 6 т.
Москва: Художественная литература, 1966.

Александр Ланин

Виктор Сарабанда

Про одну ведьму

Дед мой плевать хотел на людские толки.
Главное, говорил, чтоб шипы в хвосте
Не затупились. Нынче на дальних полках
Сказки пылятся... Да, времена не те.

Раньше, бывало, утром хлебнёшь отравы,
Стыришь в окрестных землях пяток принцесс,
И понеслось - угрозы, шантаж, облавы,
Рыцари прутся толпами. Лязг да треск,
Дым коромыслом. Знай, сортируй героев.
Чё притащились? Ясно же - дело швах:
Девки съезжают в обморок ровным строем,
Хлипкие - жуть, и вязнут притом в зубах.
В топку их. Незачёт. То ли дело ведьмы:
Льют до краёв порочность, едва кивни,
Льнут, словно ты единственный и последний,
Но каждая жаждет знать толщину брони,
Скорость полёта, крены при сильном ветре,
Угол атаки, адрес и план норы...
Каждый мой выдох равен случайной жертве.
Всё хорошо, но в меру и до поры.

Как-то свалился в штопор в версте от цели,
Вышла девчонка, глянула мне в глаза -
Ведьма, как ведьма, только без всяких зелий
Напрочь снесло и башню, и тормоза...